Не так давно, по служебным делам, довелось нам побывать в одной подмосковной конюшне… Уладив все дела и уже собираясь уезжать, мы остановились у одной из левад, в которой мальчик-подросток активно разминал лошадь. В тот момент, когда он настильным галопом прошел мимо нас, стоящая рядом девушка деловито и с неприкрытой гордостью как-бы невзначай обронила слова: «Наш собственный Пэтси Барнс!»
Кто такой Пэтси Барнс? Почему это имя мне знакомо? Всю обратную дорогу до Москвы мозг лихорадочно искал ответ на этот вопрос и уже перед домом внезапно в памяти всплыл журнальный рассказ, героем которого мы, тогда ещё новички конноспортивной школы, восторгались и которому по-своему завидовали…
Вот он этот рассказ:
"Егo звали Пэтси Барнс, и он являлся гражданином «Малой Африки». Его мать Элизу Барнс то и дело вызывали для объяснений по поводу неуспеваемости ее сына. Ей хотелось, чтобы он ходил в школу. Ей хотелось, чтобы он учился. Она строила планы, касающиеся его будущего, и надеялась, что жизнь его сложится по-хорошему. Но сам он решительно не интересовался ученьем; его школой были прохладные денники расположенной по соседству большой конюшни, где давали на прокат лошадей; вершиной его честолюбивых помыслов была карьера жокея. Он убегал с уроков в эту конюшню или на ярмарочную площадь, где держали скаковых лошадей. Вот в такой «школе», считал Пэтси, действительно есть чему поучиться, и он проявлял себя здесь прилежным и способным учеником, узнав много любопытного о лошадях. Человеку хорошо там, где его ценят. Нет, Пэтси нельзя осуждать, хотя бы уже потому, что он родился в Кентукки и с младенческих лет привык к паддокам под Лексингтоном, где отец его поплатился жизнью за свою любовь к лошадям на глазах у Пэтси. Мальчик не разразился слезами при виде отца, разбитого и изувеченного норовистой двухлеткой, которую он пытался усмирить. Пэтси не зарыдал, не захныкал; правда, сердце у него сжалось, но превыше скорби, превыше всех чувств было возникшее у него безумное, жгучее желание скакать верхом на этой лошади. Он не сдержал, впрочем, слез, когда его мать в убеждении, что на Севере жизнь легче, решила податься в Дейлсфорд. Первое время Пэтси носился с мыслью о побеге назад, в Кентукки, к тамошним лошадям и конюшням. Но затем он принял героическое решение приспособиться к новым обстоятельствам и мужественно «понес свой крест» вдали от родного дома. Они прожили в Дейлсфорде около года, когда измученная непосильным трудом и вечными сквозняками женщина свалилась в тяжелой пневмонии. Они были до крайности бедны — так бедны, что не могли даже пригласить настоящего доктора и вынуждены были довольствоваться посещениями врача муниципалитета). У Пэтси, присутствовавшего при визите врача, сердце кровью обливалось. Он слышал, как врач сказал его матери: — И без глупостей. С этим делом не шутят. Вам придется лежать. И чтобы никаких там стирок и уборок. — Сколько времени, вы считаете, я должна буду лежать, а, доктор? — спросила она. — Я врач, а не гадалка,— был ответ.— Вы будете лежать, пока будете болеть. Когда врач ушел, Пэтси приблизился к кровати, погладил руку матери и, наклонись, застенчиво поцеловал ее щеку. Он не подозревал, что этим легким прикосновением искупил множество своих грехов. — Ты не думай,— хрипло сказал Пэтси,— я могу кое-что сделать, и мы позовем другого доктора. Сказано — сделано. В дипломатии он искушен не был. Явившись к Маккарти, он без обиняков сказал ему, что готов работать с его лошадьми. Огромный, краснолицый владелец конюшни так хлопнул мальчика по плечу, что едва не сбил его с ног, а затем сказал: — Ладно, чертенок, ладно. Я не против свалить на тебя всю конюшню. Хочешь проезжать лошадей, так? Что же, я дам тебе работу, и посмотрим, не что ты способен. Гордый, как король, принес Пэтси домой свой первый настоящий заработок, но они уже так бедствовали, что им почти нечего было есть. Поэтому деньги пришлось потратить на еду, а не на доктора. Со страхом наблюдая за матерью в эти самые трудные для нее дни, Пэтси замечал, что ей становится все хуже, видел, как она задыхается, слышал клокотанье в ее ослабевшей груди, чувствовал, как горят ее руки, и страдал, ловя ее жалкий, беспомощный взгляд. Он все отчетливее сознавал, что находящийся на содержании городского совета медик ей не поможет. Необходим был другой врач. Но где взять деньги? В тот день после работы у Маккарти Пэтси отправился на ярмарочную площадь. Начинались весенние скачки, и, значит, можно было рассчитывать, что подвернется случайная работенка — какому-нибудь одиночному, не связанному с ипподромом жокею может понадобиться помощь для ухода за лошадью. Он слонялся по площади, прислушиваясь к разговорам и разглядывая приезжих. Многих он видел впервые. Так, он обратил внимание на долговязого, худющего человека, объяснявшего группке случайных собеседников: — Нет, мне определенно придется снять мою лошадь, а все потому, что здесь не найти человека, способного поскакать на ней. Я не привез с собой жокея и вот теперь завишу от всякой шантрапы. И никто не хочет ставить на моего Блэк-Боя, так как он и вправду утратил форму, хотя вообще-то данные у него редкостные. Его слушатели заглянули в денник, где стояла длинноногая, костлявая лошадь, и со смехом разошлись. — Дураки! — проворчал незнакомец.— Умей я сам держаться в седле, я бы им показал! Пэтси не сводил с лошади глаз. Ее хозяин окликнул его: — Что тебе нужно здесь? — Я поскачу на этой лошади, мистер. — Что ты смыслишь в скачках? — Да для меня паддок мистера Буна в Лексингтоне, можно сказать, дом родной. Я... — Паддок Буна — ого! Слушай, негритенок, если ты сумеешь прийти на этой лошади первым, я дам тебе больше денег, чем ты видел за всю свою жизнь! — Я поскачу на ней. Сердце Пэтси бешено колотилось. Он узнал эту лошадь. Узнал эту глянцевитую шерсть, эти стройные, хоть и костлявые, стати, эти вздрагивающие ноздри. У него были свои счеты с этим черным жеребцом, по чьей вине он остался сиротой. Лошадь должна была участвовать в предпоследней скачке. Ее хозяин приложил немало усилий, чтобы нарядить Пэтси хоть в некое подобие жокейской формы. Собранный из отдельных предметов, этот костюм был разномастным, и за Пэтси пришлось закрепить весьма странное сочетание цветов: темно-бордовый в комбинации с зеленым. Но ведь странными были и лошадь, и жокей, а более всего странным — случай, который свел их вместе. Задолго до начала скачки Пэтси явился в конюшню для более близкого знакомства с лошадью, с которой ему предстояло иметь дело. Блэк-Бой дико сверкнул глазами в сторону мальчика и заржал. Пэтси погладил узкую, длинную голову, усмехнувшись, когда лошадь мягко, но решительно, словно благородная дама, отклонилась, не признавая фамильярности. — Она норовистая, сразу видно,—сказал Пэтси владельцу лошади, которого, как он уже знал, звали Брэкет. Тот засмеялся. — Пару фортелей она им покажет. — У нее и матка была резвейшая,— необдуманно заметил Пэтси. Брэкет порывисто обернулся. — Откуда тебе известно о ее матке? Мальчик рад бы был отказаться от своих слов, но их уже было не вернуть. Запинаясь, он неохотно рассказал о гибели своего отца. — Ну,— сказал Брэкет,— если на тебя не навели порчу, быть тебе победителем! .Но будь я проклят, если все это не похоже на выдумку! Однако я уже раньше слышал эту историю. Мне рассказывал ее прежний хозяин Блэк-Боя. Я не стану объяснять тебе, как лошадь оказалась у меня, ты все равно не поймешь. Ты еще .слишком мал, чтобы разбираться в тонкостях покера. Когда дали звонок для разминки и Пэтси вывел лошадь, у него было такое чувство, точно он не едет, а летит по воздуху. Жокеи не могли без смеха смотреть на его нелепый наряд, но было что-то, может быть, в его душе, а может быть, в четвероногом создании под ним, что делало его неуязвимым к любым насмешкам. На миг он увидел вокруг море лиц и больше ничего уже не видел. Только впереди белела, расстилаясь, дорожка да неутомимый жеребец резвился, делая за кругом круг. Потом новый звонок позвал их назад. С первого раза старт не был взят, и всадникам пришлось вернуться. И второй раз тоже вышла осечка. Но по третьему звонку лошади грудь в грудь вырвались за начерченную мелом полосу. Кроме Блэк-Боя, здесь были Эссекс и Файфлай, Кин-Бесс и Москито. Все они шли вровень, и только на голову впереди — Блэк-Бой. Пэтси знал фамильную репутацию своей лошади: среди унаследованных Блэк-Боем достоинств резвость сочеталась с выносливостью. Жеребец таких кровей не мог подвести. Пэтси был в этом убежден и потому с самого начала уверенно рвался вперед. Восьмую часть дистанции они прошли, почти не сломав ряда, но к концу первой четверти Блэк-Бой на корпус опережал шедшего вторым Москито. Затем их вдруг обогнал Эссекс. Понукаемый кнутом и шпорами вставшего на стремена жокея, он повел скачку. Публика заорала, загудела, но Пэтси, пригибаясь к шее своей лошади, улыбался. Он видел, что Эссекс уже на пределе, этот спурт стоил ему последних сил. Единственным, кого следовало опасаться, был Москито, который словно прилип к крупу Блэк-Боя. Кончалась третья четверть. Эссекс заметно выдыхался. Ни хлыст, ни шпоры не могли больше ничего изменить. Вот уже Блэк-Бой дышит в ухо лидеру. Вот они идут уже рядом — загривок к загривку, нос к носу. А вот, наконец, черный жеребец обходит соперника. Снова орет публика, и снова улыбается Пэтси, сворачивая на финишную прямую. Но тут его почти достает Москито. Мальчик окидывает взглядом лошадь и всадника, и губы его горько кривятся. Похоже, что его все-таки победят. Финишная прямая наполовину пройдена, и голова Москито рядом с головой вороного жеребца. На короткий миг Пэтси уносится мыслью домой; перед его глазами возникает образ больной женщины, для которой так много зависит от исхода этой скачки, и он крепче сжимает коленями круп лошади, глубже вонзает шпоры в ее взмокшие бока. Блэк-Бой выиграет, обязан выиграть! Он спасет мать человека, у которого отнял отца. И черный жеребец в самый последний момент делает отчаянный рывок и достигает столба, на корпус опередив соперника. А чуть позже Пэтси, очень возбужденный и очень счастливый, под гром оркестра повел лошадь в конюшню. Здесь Брэкет и нашел его вскоре, бурно выразив ему свое восхищение: — Какой же ты чертенок! Ты скакал так, точно вы с лошадью одно целое! Мы победили! Мы победили!— И он стал совать мальчику банкноты. Сначала у Пэтси округлились глаза, а затем он схватил деньги и быстро переоделся. — Торопишься кутить? — спросил Брэкет. — Тороплюсь за доктором. Мать у меня больна. — Только не исчезай совсем. Ты мне и в другой раз понадобишься. — О, я к вам еще загляну. До скорого! Час спустя он привел к матери очень известного доктора, самого лучшего, какого только смог порекомендовать ему хозяин аптеки. Доктор оставил больной лекарства и сделал назначения. Но перелом в состоянии Элизы наступил еще до всякого лечения. Выслушав рассказ сына, она почувствовала, что начинает выздоравливать. Кличку лошади Пэтси ей не сообщил.
Пол Лоренс Данбар (перевод с английского Т. Гинзбург)
