Утро 10 апреля 1912 года выдалось хмурым. Выпавший накануне снег вновь засыпал появившиеся было прогалины, лужи покрылись тонкой корочкой льда, жидкая еще вчера грязь слегка застыла, сделав вновь проходимыми безобразные екатеринбургские улицы.
Полковник екатеринбургской жандармерии Кондратьев почти не спал этой ночью. Да и прошлой этого толком не удалось – до часа Х оставалось не больше двух суток, а к разгадке он не приблизился ни на шаг. Он перебрал в уме в сотый раз все известные ему факты – даже не совсем факты, а всего лишь жалкие крохи информации, вытащенные из взятого неделю назад связника эсеров Колтышева. О планируемом эсерами теракте полиции было известно уже давно, но точная дата всплыла только сейчас, да и то совершенно случайно. Если б не этот олух Колтышев – любитель грязных кабаков, то не было б и той жалкой зацепки, которая есть у Кондратьева сейчас.
- Как же это банально – напился, проболтался… 12 апреля. Дважды два – четыре. Вот только дальше головоломка не складывается. – Кондратьев снова достал из сейфа помятую бумажку с цифрами, которую нашли у Колтышева зашитой под подкладкой. Ясно и ребенку, что это была шифровка, только вот чтобы расшифровать ее – нужно время, его-то как раз и не было. Кондратьев прекрасно понимал, что Колтышев – пешка, и подобраться к шифру через него – дохлый номер. Полковник оделся и вышел на улицу освежить мозги. Не успел он пройти и пары шагов в сторону Уктусской улицы, как его окликнули. – Ваше Превосходительство, из тюрьмы звонили, требуют срочно прибыть. – это был адъютант Петренко. Кондратьев вздохнул. – Ну что там опять? – Не могу знать, Ваше Превосходительство. Кондратьев чертыхнулся, тормознул извозчика и поехал в тюрьму.
– Здравия желаю, Ваше Превосходительство! – штабс-капитан Егоров, нынешний начальник тюрьмы, вскочил при виде входящего в кабинет полковника. – Рассказывай, что тут у тебя? - Стукачок тут один нашелся, говорит, перестукиваются соседи-то его с пятой камерой. А в пятой камере-то знаете кто? Колтышев ваш. А стукачок-то не прост. Понимает прекрасно все, что те через стенку настукивают. - Ну-ка ну-ка… Приведи ко мне его срочно… - Так точно, Ваше Превосходительство! – Егоров чуть ли не бегом выскочил из кабинета. Пару минут спустя в кабинете появился штабс-капитан и довольно невзрачного вида мужичок в сопровождении двух конвойных. - Можете идти, - конвойные вышли из кабинета. Мужичок присел на краешек стула, прямо напротив полковника. - Гражданин начальник, я вот услышал тут кое-чего… Соседи-то мои про какую-то ликвидацию говорят. Завтра, говорят, случится. - То, что завтра, это я и сам знаю, - вздохнул Кондратьев. – А что еще они говорят? - Дык больше ничего… я думал, что вам надо это обязательно знать, гражданин начальник. Кондратьев на секунду задумался. - Постой-ка, как тебя там? - Жмякин я… - Ну, Жмякин, объясни-ка мне популярно, как именно ты понимал, о чем они перестукиваются? - Ааа, ну это просто, гражданин начальник. Кто в тюрьме сидел, тот знает. Тюремный шифр это называется. Берется прямоугольник 5 на 6, туда вписывается алфавит по порядку. Первая строка будет вот такая: А, Б, В, Г, Д. Вторая такая: Е, Ж, З, И, К. И так далее. Вот буква Б в этом случае будет слышна вот так – Жмякин один раз ударил костяшкой пальца по столу, сделал небольшую паузу, и ударил еще два раза. Кондратьев остолбенел на секунду и хлопнул себя по лбу. «Черт… Как же я сразу-то не догадался». Он достал бумажку, конфискованную у Колтышева, и, что-то шепча себе под нос, стал быстро водить по ней пальцем. – Ваше превосходительство? – Некогда, штабс-капитан. Передай, что буду позже… Завтра… Полковник бегом выбежал из здания тюрьмы…
