Будущий Патриарх Пимен родился 10/23 июля 1910 года в семье механика Михаила Карповича и Пелагии Афанасьевны Извековых в окрестностях подмосковного уездного города Богородска (в 1930 году переименован в Ногинск). При крещении получил имя в честь преподобного Сергия Радонежского. Имя великого печальника земли Русской для младенца Извекова, как и для его тезки, более чем за тридцать лет до него родившегося в аристократической семье Симанских, стало судьбоносным: обоих родители в детстве привозили в Троице-Сергиеву Лавру, оба в юности ощутили призвание к иночеству и приняли монашеский постриг в лаврских скитах, обоих поставил Господь у кормила церковного корабля, обоим судил сораспинаться Христу на Голгофе патриаршества и обоих удостоил быть соучастниками радости торжества Православия — быть соработниками Богу в восстановлении иноческой жизни в родной стране.
Если будущий Патриарх Алексий (Симанский) сформировался как личность и получил опыт пастырского служения задолго до 1917 года, то вся сознательная жизнь будущего патриарха Пимена протекала уже при советской власти. Духовной закваской, определившей глубокую религиозность Сергия Извекова и выбор им жизненного пути, стала православная традиция провинциального города и родной семьи. В Богоявленский собор г. Богородска, прихожанами которого были Извековы, часто приносили для поклонения чтимые святыни из других мест: из Николаевской Верлюковской пустыни — икону “Лобзание Христа Иудой”, из Троицкой Лавры — образ преподобного Сергия, из Звенигородского Саввина монастыря — икону преподобного Саввы Сторожевского, из Бронниц — Иерусалимскую икону Богоматери. В семье Извековых особо чтился Владимирский образ Божией Матери, перед которым всегда теплилась лампадка и усердно молилась о своем сыне Пелагия Афанасьевна. Благоговение перед святыней и теплую любовь к Божией Матери будущий Патриарх пронес через всю жизнь, и интронизация его совершалась именно в день празднования Владимирской иконы Богоматери 3 июня (н. ст.) 1971 г.
В памяти патриарха Пимена навсегда запечатлелось его первое посещение Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, куда его, восьмилетнего, привезла мать для первой исповеди и первого причастия. Вкус сердца будущего монаха воспитывался чтением духовных книг, любовь к которым привила ему родительница, уроками прекрасного педагога и супруги отца благочинного Анны Андреевны Борисовой и личным общением отрока с духовенством г. Богородска.
В 1923 году школьника Сергия Извекова, обладавшего прекрасным голосом, пригласили петь в архиерейском хоре Богоявленского собора, и здесь он прошел теоретическую подготовку под руководством профессора Александра Воронцова и его помощника Евгения Дягилева, так что вскоре уже сам управлял хором своих сверстников при паломнических поездках по святым местам центральной России. После окончания школы в 1925 году юноша переехал в Москву и вскоре в Сретенском монастыре был пострижен в рясофор с именем Платона1. В 1926 году он уже регент молодежного хора в храме Преподобного Пимена Великого и несет там клиросное послушание вплоть до 1931 года2.
В 1927 году, в день обретения мощей святителя Димитрия Ростовского (4 окт. н. ст.) рясофорный монах Платон станет мантийным монахом в еще не разогнанном тогда скиту Лавры в честь Святого Духа Параклита. Спустя тридцать лет архимандрит Пимен в слове перед своей архиерейской хиротонией 16 ноября 1957 года с сердечным умилением вспомнит это незабываемое для себя событие: «В одном из самых уединенных скитов Лавры, в пустыни Святого Духа Параклита, состоялось мое пострижение в монашество, и там проходили первые шаги моего монашеского искуса, “вся вменяющего во уметы, да Христа приобрящу”. Здесь же я насыщался от сладостной трапезы бесед и наставлений, исполненных глубокой мудрости, огромного опыта и духовной настроенности, всегда любвеобильного и благостного приснопамятного наместника Лавры архимандрита Кронида, много добрых семян посеявшего а мою душу»3. Вскоре пустынь Параклита прекратила свое существование, братия была разогнана. Монах Пимен продолжает нести клиросное послушание регента в московском храме Преподобного Пимена Великого, а затем — в кафедральном Богоявленском Дорогомиловском соборе. Он сдает экзамены за курс духовной школы. Экзамены принимает авторитетная комиссия под председательством протоиерея Александра Зверева. 16(3) июля 1931 года, в день памяти святителя Московского Филиппа, архиепископ Звенигородский Филипп (Гумилевский) рукоположил монаха Пимена во иеродиакона, а через полгода 25(12) января 1932 года — во иеромонаха в том же Богоявленском Дорогомиловском соборе. В течение нескольких лет иеромонах Пимен продолжает руководить церковными хорами в московских храмах4. О своем понимании церковного вокального искусства как выразителя глубинной молитвы патриарх Пимен позднее скажет: «У нас иногда говорят, что песнопения Русской Православной Церкви “намоленные”. Это глубокая правда, ибо молитва и пение проникают друг в друга, и никакая церковная мелодия не существует сама по себе, но только в связи с текстом молитвы. Пение вносит в церковную службу искусство, идущее от сердца, имеющее своими истоками древнюю культуру, религиозную и национальную, понятную нашему верующему народу во всех его поколениях. Мы тщательно сберегаем старинные церковные распевы: знаменный, киевский, греческий, болгарский и другие. Мы с благодарностью храним также произведения Бортнянского, Веделя, протоиерея Петра Турчанинова, Львова, Чайковского <…> и многих других русских композиторов, вложивших свой гений в религиозную музыку»5. “Наши церковные дирижеры должны обязательно очень хорошо понимать тексты священных песнопений с тем, чтобы уметь выделить более важные по смыслу места”6.
К 30-м годам относится и знакомство будущего Патриарха с известным художником Павлом Дмитриевичем Кориным, запечатлевшим иеромонаха Пимена в своем шедевре “Русь уходящая”. Близкий к семье Кориных В. Нарциссов сохранил бесценные воспоминания о процессе создания картины: «Среди наиболее духоносных образов знаменитого Коринского “Реквиема” (известного еще под названием “Русь уходящая”) особо выделяется один из двух громадных этюдов, которые сам художник называл “басы-профундо”. Этюд называется “Двое”; изображены — молодой иеромонах и епископ. Однако внимание зрителей неизменно приковывается к образу иеромонаха, вдохновенно взирающего на нас с полотна. Духовная сила, источаемая этим образом, очевидна; фигура епископа служит лишь фоном для него. В облике рядового в те дни иеромонаха легко угадываются черты будущего Патриарха Пимена (Извекова). Идейным и композиционным центром всей огромной картины является триумвират Патриархов — это столпы русского Православия XX века: Святейшие Тихон, Сергий, Алексий, окормлявшие паству России с 1917 по 1970 год. Нужно было быть Павлом Кориным, чтобы в 1935 году в образе 25-летнего иеромонаха Пимена прозреть четвертого Патриарха, поставив его фактически на передний план грандиозной многофигурной композиции <…> Иеромонах Пимен приезжал в мастерскую на Пироговку. Всецело подчиняясь воле художника, он замирал, позируя. Писать эту необычную, тогда весьма эмоциональную натуру было непросто; этюд потребовал многих сеансов. Сейчас трудно представить условия жизни православного духовенства тех дней в России, тем более монашествующего. Жизнь, вернее, житие будущего Патриарха не составляло исключения — оно было нелегальным <…>
К сожалению, точно неизвестно, когда и как произошло знакомство художника с будущим Патриархом. В одной из записных книжек Павла Корина сохранился уникальный рисунок 1920-х годов: изображение юного монаха, дирижирующего хором. Рисунок подписан самим художником: “Молодой монах. Регент. Церковь св. блаж. Максима Московского, чудотворца, на Варварке. Всенощная. 10/23 ноября 1926 года. Павел Корин”. Рукой вдовы художника в аннотации сделана надпись: “Будущий митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен”, а еще позднее добавлено: “затем Патриарх Московский и всея Руси…”.
С годами дружба художника и будущего Первосвятителя и их взаимная привязанность возрастали. Встречи, во всяком случае домашние, не были часты, но потому и не становились обыденными. Встречались в Переделкине, на даче у общих знакомых Георгиевских <…> и супруги Корины бывали в резиденции Митрополита Пимена в Лопухинских палатах Новодевичьего монастыря»7.
Великая Отечественная война 1941–45 гг. застала иеромонаха Пимена в местах лишения свободы, откуда он по собственному заявлению был направлен на фронт и служил в армии в качестве связиста. Подразделение, к которому он принадлежал, попало в окружение. Спасение пришло, по словам будущего Патриарха, от Самой Божией Матери: он увидел на тропе неожиданно появившуюся плачущую женщину, подошел спросить о причине слез и услышал: “Идите прямо по этой тропе и спасетесь”. Войсковой командир, которому отец Пимен передал сказанное, внял совету и воины действительно вышли из окружения8.
Вскоре после окончания Великой войны началась столь плодотворная для Церкви и столь напряженная и многотрудная для него самого административная и хозяйственная деятельность иеромонаха, игумена, архимандрита, архиерея и, наконец, Патриарха Пимена. Окончание войны застало иеромонаха Пимена священником Благовещенского собора в городе Муроме Владимирской епархии. В 1946 году он был переведен в Одесскую епархию, где нес послушание казначея Одесского Ильинского монастыря, помощника благочинного монастырей епархии, преподавателя Одесской Духовной семинарии и другие. В декабре 1947 года иеромонах Пимен был удостоен сана игумена с возложением креста с украшениями. В том же году он перешел в Ростовскую епархию, где занимал должность секретаря епископа, был членом епархиального совета и ключарем кафедрального Собора в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Талант отца Пимена всюду вносить порядок и благочиние не остался незамеченным высшим священноначалием: в конце 1949 года указом Святейшего Патриарха Алексия (Симанского) игумен Пимен назначен наместником Псково-Печерского монастыря9.
Бывший келейник патриарха Пимена, ныне покойный епископ Новосибирский Сергий (Соколов), в своей книге делится воспоминаниями самого Святейшего о его настоятельстве в Псково-Печерском монастыре: «Весть о новом назначении застала его врасплох. Ничего не зная о мужском монастыре в городе Печоры, где-то на границе России и Эстонии, в районе, где совсем недавно шли сражения и было множество разрушений, он тяжело переживал предстоящие перемены в своей жизни. Но вот в один из этих дней ему передали в дар от неизвестных лиц редкую икону. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой образ “Лобзание Иуды”. “Я воспринял это событие как посылаемое мне Божие благословение, — рассказывал Святейший. — Все мои сомнения и опасения исчезли”. Впереди предстояла большая работа, связанная с налаживанием в монастыре уставной жизни, ведением строительства разрушенных храмов, помещений и стен. Однако то, с чем пришлось встретиться новому игумену монастыря, во много раз превзошло самые худшие его опасения и уж, конечно, без помощи Божией вряд ли можно было добиться каких-либо положительных результатов.
Проблемы были и внутренние и внешние <…> Устав монастыря не позволяет монаху иметь личную собственность. Обещание нестяжания <…> является одним из основных принципов монастырской жизни. Возврат к этим принципам — первое, что с великим трудом смог сделать новый игумен монастыря <…> в ситуации, в которую попал молодой игумен, силой ничего добиться было невозможно и надо было действовать прежде всего собственным примером и напоминанием братии одной из основных евангельских заповедей, что трудно богатому войти в Царство Небесное.
Другой проблемой, которая постоянно стояла на повестке дня, была жгучая ненависть светских властей к монастырю, выливавшаяся как в постоянные мелкие, но досадные конфликты, так и в регулярные попытки закрыть монастырь <…>
…На изнурительных хозяйственных работах на монастырских угодьях наместник Пимен, как сам он сказал, “подорвал здоровье и получил диабет”»10.
Мы имеем сейчас возможность взглянуть на Псково-Печерский монастырь тех лет не только глазами будущего Патриарха, но и глазами бывшего в то время послушником обители протоиерея Евгения Пелешева:
«Отец Пимен прибыл к нам из Ростова-на-Дону. Месяца четыре он жил при владыке Владимире, набираясь хозяйственных знаний и опыта. Ведь обитель наша была “по профилю” сельскохозяйственная, а потому настоятелю ее были необходимы крестьянские навыки. Отцу Пимену эта сторона жизни не была знакома, но благодаря пытливому уму и практичности он уже через год освоил азы сельского хозяйства и прекрасно разбирался в нуждах и делах монастыря.
Но главная его заслуга была, конечно, в священнослужении. Он так вдохновенно служил в храме (а особенно — Литургию), что нам, монахам и прихожанам, можно было молиться и молиться без конца. Любую его проповедь можно было слушать, услаждаясь каждой фразой <…>
К отцу Пимену из Ростова сразу поехали паломники. А затем слава о монастыре и его настоятеле разошлась по всей России, и паломники, особенно летом, стали собираться в обитель сотнями, а впоследствии и тысячами <…>
Попасть к новому наместнику было очень просто. Никаких строгостей у нас в то время не существовало. Нужно было — прибежишь в настоятельский корпус, скажешь келейнику отцу Корнилию, что тебе нужно срочно видеть отца наместника, — и через минуту уже берешь благословение у своего начальника и выкладываешь ему все свои заботы <…>
И народ любил его за прекрасные одухотворенные службы, а особенно — за удивительные проповеди. Храмы, когда он служил, всегда были переполнены молящимися, а проповеди его приходили слушать даже совершенно нецерковные, неверующие люди.
Кроме исключительных своих достоинств как священнослужителя, игумен Пимен был хорошим организатором и хозяйственником. Он вникал в каждое дело, его можно было видеть ежедневно на всех рабочих объектах монастыря <…>
Помню, когда мы вручную серпами жали рожь, отец Пимен подходил ко мне и просил: “Женя, научи меня жать!”. Он брал серп и, с моей, конечно, помощью, учился жать серпом, проявляя этим свое великое трудолюбие и смирение. На Пасхе поднимался на колокольню и просил звонарей научить его трезвону.
<…> В то время отец Пимен был еще совсем молодым, ему едва исполнилось сорок лет. Единственным недостатком его здоровья была болезнь позвоночника (следствие фронтового ранения), что, конечно, мешало ему в физической работе. Но, несмотря на это, он старался принимать участие в любом, самом тяжелом монастырском послушании.
В марте пятидесятого года монастырь получил приятную весть: из Москвы, из Совета Министров, пришло разрешение на покупку грузовой машины ГАЗ-51. За машиной надо было ехать на завод в город Горький. И вот отец Пимен вместе с послушником Михаилом, главным монастырским шофером, отправились туда поездом. Их поездка заняла целую неделю.
<…> В этом же году, ко дню Святой Пасхи, патриарх Алексий I даровал игумену Пимену сан архимандрита. На пасхальной неделе отец Пимен поехал в Ленинград, где митрополит Георгий и возвел его в новый сан.
В митре наш отец Пимен стал совсем благолепным. Он был прекрасен и талантлив во всем. Он составил, например, акафист всем преподобным отцам и матери Вассе Псково-Печерским. В монастыре читали этот акафист каждую среду»11.
В 1954 году наместник Псково-Печерского монастыря стал наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Здесь, как и на предыдущих послушаниях, в полную меру проявил себя его талант благоустроителя церковной жизни и Богом данный дар молитвы, священнослужения и проповеди Слова Божия. Заботами архимандрита Пимена был восстановлен Покровский храм при Московской Духовной академии, а также возведены два новых придела (в честь преподобного Серафима Саровского и в честь святителя Иоасафа Белгородского) в трапезной Сергиевской церкви Лавры. А за лаврскими богослужениями неленостно звучал голос отца наместника, неутомимого труженика и проповедника.
Через тридцать лет после пострижения в монашество, в ноябре 1957 года архимандрит Пимен стал владыкой Пименом, вступил на свой тридцатилетний святительский путь сначала в сане епископа Балтского, викария Одесской епархии, затем в течение года — епископа, а с 1960-го — архиепископа Дмитровского, викария Московской епархии, управляющего делами Московской Патриархии и постоянного члена Священного Синода архиепископа Тульского и Белевского, митрополита Ленинградского и Ладожского, митрополита Крутицкого, Патриаршего Местоблюстителя, Патриарха Московского и всея Руси. Быстро расширявшееся поле деятельности архиепископа Пимена имело разные аспекты — административный внутри, а внешне — церковный и духовно-пастырский. С первым из них нас знакомят отчеты, доклады, сообщения, выступления на сессиях, конференциях, заседаниях, съездах, совещаниях, на приемах во время официальных поездок; о втором говорят его проповеди и благодарные сердца его пасомых. На всех ступенях церковной иерархии монах Пимен оставался монахом Пименом, верным сыном впитанной с молоком матери традиции православного благочестия, усердным молитвенником и ревностным почитателем Божией Матери. Таким предстает архимандрит Пимен при своем наречении во епископа Балтского 16 ноября 1957 года (н. ст.), мысленным оком взирающий на преподобного Сергия и на чтимые иконы Богоматери: «Большим утешением для меня, — говорит он, — является то, что на высоту епископского служения я был призван из дорогой моему сердцу Лавры Преподобного аввы Сергия, с которой тесно связана вся моя жизнь <…> В Лавре Преподобного судил мне Господь в течение нескольких лет нести высокое и почетное послушание наместника Лавры. За этот прекрасный и содержательный отрезок жизни много получено духовного утешения и неведомой для мира радости — радости, понятной только инокам. Коль многое множество благости Твоея, Господи, юже скрыл еси боящимся Тебе (Пс 30:20).
Особеннодорого для меня и то, что мое избрание состоялось в день праздника Казанской иконы Божией Матери, что является для меня свидетельством покрова “Заступницы усердной” надо мной на трудном архипастырском пути.
Дорого и то, что “хиротония архиерейской благодати” будет совершена в этом величественном соборе, сердцем которого является образ Касперовской иконы Божией Матери, с давних лет любимый и чтимый мною, — тот образ, перед которым я с таким умилением и духовным наслаждением преклонял свои колена в дни пастырского служения в городе Одессе…»12.
А через четыре года, при вступлении на Ленинградскую кафедру митрополит Пимен еще раз засвидетельствовал свое благоговение перед святыней, свое понимание пастырского долга, и ленинградцы услышали его полные смирения слова: “…Оглядываясь на недавнее свое служение, я, куда ни посмотрю, везде вижу и ощущаю целительный и благодатный дух подвижников Сергиевой Лавры или отверстые для моего сердца врата, ведущие к московским святыням. Я всегда вижу мерцание неугасимых лампад перед мощами преподобного Сергия Радонежского и святителя Алексия <…> Отрадой и утешением служат для меня воспоминания о том, как, бывало, в дни недоумений и печалей я сам искал помощи у гробниц этих святых угодников Божиих. Бывая в московских храмах и совершая иногда в них служения, я постоянно получал большое духовное утешение, и сердце мое наполнялось радостью и миром <…> Прибыв к вам, к своей новой пастве, я не привез вам злата и сребра, не привез блестящих дарований ума или красоты мысли, не привез вам витийства и красоты проповеди, а привез вам в дар только одно, самое необходимое и самое дорогое для верующего человека, я привез вам мир Божий и благословение от московских святынь и обители преподобного Сергия Радонежского и его сподвижников <…>
В чем же должно состоять мое служение среди вас? Чего вправе ожидать от меня вы? <…> Когда я предлагал себе эти вопросы, то вспоминал слова Апостола: Той (Господь) дал есть овы убо Апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание Тела Христова (Еф 4:11–12). Это значит, дорогие братья и сестры, что пастыри Церкви, по свидетельству Апостола, поставляются в Церкви для того, чтобы руководить верующих на пути к вечному спасению, служить делу их духовного возрождения, назидать в вере и любви, врачевать язвы совести, соделовать верующих благодатию Христовою живыми храмами Духа Святого!”13.
Без малого шесть десятилетий после принятия иерейского сана Святейший Патриарх Пимен неустанно звал Богом вверенную ему паству к духовной жизни, к духовному совершенству. Спецслужбы засылали своих работников в храмы для нарушения тишины и порядка во время торжественных богослужений, — голос Святейшего Патриарха звал верующих к благоговению, разъяснял им назначение храма, совершающихся в нем таинств, содержание календаря, которым живет Церковь, напоминал о внутренней храмине сердца человеческого, которая сама должна стать храмом Божиим. Святоотеческая литература тогда не издавалась, Библия и молитвословы печатались малыми тиражами с интервалом в несколько лет, а то и десятилетий. Святейший Патриарх Пимен с амвона излагал православное учение о спасении, ревностной молитвой и усердным почитанием Божией Матери подтверждая искренность своих слов, назидая молящихся в самом главном, раскрывая перед ними смысл и сущность жизни во Христе. Характерным примером такого благовествования служит Слово, сказанное Святейшим после акафиста Касперовской иконе Божией Матери в Успенском кафедральном соборе Одессы 28 июня 1974 года. Поблагодарив верующих за совместную молитву и разъясняя текст акафиста, Патриарх побуждал каждого человека обратить взор на самого себя, увидеть огрубелость своего сердца и искать выхода из греховного состояния: “…Почему же человеческое сердце называется в акафисте жестоким и нераскаянным? — спрашивал архипастырь своих пасомых. — Потому, дорогие братья и сестры, что настолько часто грешим, что уже не замечаем наших грехов и пороков. Часто люди приходят на исповедь, исповедуются и даже не знают, что такое грех, и не знают, в чем каяться. Это и есть жестокая нераскаянность человеческого сердца.
Но что же нужно делать, чтобы наше сердце не было таким, чтобы наше сердце было умиленным, чтобы мы видели свои грехи, чтобы мы знали, в чем нужно каяться, что нам нельзя делать и что полезно. Нужна прежде всего молитва о том, чтобы Господь открыл нам очи душевные. Это — первое. И второе — чтобы сердце стало раскаянным, нужно провести грань между пороками и грехами, которые имеются у каждого из нас, и теми, может быть малыми, но все же добродетелями, которые присущи каждому человеку. Необходимо каждый день обсуждать прожитые нами часы, — не годы, не месяцы и недели, а часы каждого дня, и думать о том, что наша жизнь сократилась и мы еще на один день стали ближе к смерти. Если мы будем постоянно свои жизнь подвергать глубокому анализу, тогда и наша нераскаянность не будет жестокой <…>
Самое главное, дорогие братья и сестры, чтобы умилить наше сердце, необходимо обращаться к Пресвятой Деве Марии с молитвой, просить Ее предстательства у Сына Ее и Бога, просить так, как говорится в тропаре …К Богородице ныне притецем. Эти слова о многом говорят, прежде всего о том, что молитва к Богоматери должна быть обязательно прилежной, чтобы в молитве участвовала не только рука, налагающая крестное знамение, но и наша душа, наше сердце <…>
Как же это делать? Область нашего припадания к Богоматери — это область нашей души, это область невидимая, это то, что заключено в нашем сердце. Это то, что присуще каждому христианину, что никем не может быть отнято у него и что будет всегда иметь огромную силу. Лишь умиленное сердце сможет стать раскаянным, добрым, влекущимся к добродетели и правде…”14.
Главной особенностью личности Патриарха Пимена была его любовь к молитве. Москвичи хорошо помнят его вдохновенное чтение Великого Канона преподобного Андрей Критского15, дивное пение светильна Чертог Твой вижду Спасе мой…, его почти регулярное чтение по пятницам акафиста перед иконой Божией Матери “Нечаянная Радость” в храме Илии пророка в Обыденском переулке. Недаром “великим молитвенником” назвал Святейшего Пимена схиархимандрит Софроний (Сахаров)16. По свидетельству благочестивой старушки М. Я. Б., вахтера Лопухинских палат в Новодевичьем монастыре, патриарх Пимен, будучи митрополитом Крутицким, поздними вечерами выходил из своих покоев и, весь погруженный в молитву, совершал прогулку по территории монастыря.
Та же старушка так рассказывала о своей последней встрече с митрополитом. Незадолго до своей интронизации Владыка увидел ее и произнес знаменательные слова: “Теперь я… — и пальцами изобразил решетку, — сначала умру я, а потом ты”. Последнее предсказание сбылось в точности: старушка пережила Святейшего менее чем на три месяца. О том, каков был смысл первых слов будущего Патриарха, красноречиво говорится в книге его бывшего келейника епископа Сергия (Соколова), в которой читаем следующее: «Рассказывал он, как еще будучи митрополитом, во время хрущевских гонений на Церковь, однажды выполнял секретное послушание покойного Патриарха Алексия(Симанского). Как известно, тогда были закрыты десятки храмов и монастырей <…> Там, где верующие не хотели уступать атеистам, последние часто применяли грубую силу <…> Так было в Почаевской Лавре, куда однажды и попросил Патриарх Алексий срочно съездить из Одессы владыку Пимена <…>
Слушая эти рассказы Патриарха, я постоянно чувствовал, что он многое не договаривает <…> И самое главное — не говорит о том, что он находится в положении “птицы в золотой клетке”. Конечно же, он переживал это.
Переживал, что не может по своему желанию посещать епархии нашей Церкви. Зная, что встрече с ним будут всегда рады миллионы верующих в самых далеких уголках России, он иногда даже пытался планировать кое-какие поездки, но все это заканчивалось плачевно. Зарубежные же поездки, которые носили чисто протокольный характер, не могли принести удовлетворения его пастырским побуждениям <…> “золотая клетка” за границей становилась более прочной и роскошной»17.
Посетивший с санкции советского правительства более десяти государств от Индии до США Патриарх Московский и всея Руси Пимен у себя на родине был лишен права свободного передвижения по стране и прямого общения со своей всероссийской паствой: для него был узаконен один единственный маршрут “Москва-Одесса”. Но Бог поругаем не бывает, и никакое насилие над личностью Патриарха не могло обессилить Церковь Христову. Восстановление древнейшего в Москве Данилова монастыря, длившееся несколько лет и обусловленное подготовкой к 1000-летнему юбилею крещения Руси (1988 год), всколыхнуло религиозную жизнь православных людей всего Советского Союза. После полувекового запустения монастырь воскресал бескорыстным трудом и усердной молитвой всех верующих нашей страны. Он объединил монахов и мирян, которые шли сюда с горячим желанием “поработать на монастырь”, несли иконы, книги и церковную утварь, слали деньги и письма. Во всех храмах повсеместно шел сбор пожертвований на Данилов и пелся тропарь преподобному князю Даниилу. И невозможное стало реальностью: в цитадели атеизма после хрущевского разгрома монастырей и храмов возродился в небывалой красе не только архитектурный ансамбль обители, не только были построены административные здания Патриархии, но, что гораздо важнее — возродился строгий монашеский устав, засиял светильник духовной жизни — ориентир для будущего возрождения православных монастырей и храмов. В осуществлении этого чуда Божия Патриарх Пимен принимал самое непосредственное участие. От имени Патриарха и Священного Синода осенью 1982 года в правительство была направлена просьба о передаче Церкви одного из закрытых московских монастырей для создания духовно-административного центра Русской Православной Церкви. Благоприятный ответ был получен 5 мая 1983 года. И Патриарх остановил свой выбор на Даниловом монастыре, назначив туда наместником эконома Лавры, архимандрита Евлогия (Смирнова), ныне архиепископа Владимирского и Суздальского. Все дальнейшее время своей жизни Святейший Пимен был рядом с Даниловым монастырем. Он приезжал туда в рабочие будни, часто без предупреждения, неожиданно, проверяя ход восстановительных работ, приезжал в большие праздники, разделяя с насельниками пасхальную радость о воскрешении обители18.
Тысячелетний рубеж истории Русской Православной Церкви стал для ее первосвятителя также и рубежом его собственного жития. 8-го октября 1988 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, медики поставили Святейшему страшный диагноз и предложили операцию, предрекая в противном случае близкую и мучительную смерть. Патриарх наотрез отказался от операции и прожил вопреки медицинским прогнозам еще полтора года. 3 мая 1990 года, причастившись Святых Христовых Таин, он через несколько часов мирно отошел ко Господу на руках у своего келейника архимандрита Сергия (Соколова). Отпевание Святейшего совершалось в Богоявленском кафедральном Елоховском соборе при огромном стечении народа, который заполнил прилегающие к Собору площадь и переулки. Последним местом упокоения почившего Первосвятителя стала крипта Успенского Собора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Вечная память 14-му Всероссийскому Патриарху Пимену!
