- А ты, скот, подойди поближе. Не говорила ль я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире? Дитя, первое, растет, другое дитя и без узкого кафтана деликатного сложения. Скажи, болван, чем ты оправдаешься?
- Да ведь я, сударыня, учился самоучкой. Я тогда же вам докладывал: ну да извольте отдавать портному. - Так разве необходимо надобно быть портным, чтобы уметь сшить кафтан хорошенько? Экое скотское рассуждение! - Да ведь портной-то учился, сударыня, а я нет. - Еще он же и спорит. Портной учился у другого, другой у третьего, да первоет портной у кого же учился? Говори, скот! - Да первоет портной, может быть, шил хуже и моего...
***
Доносившаяся из матушкиной комнаты перебранка перестала более занимать юношу. Он сидел, откинувшись в креслах, забросив скрещенные ноги на невысокий лакированный стол. Рядом лежала стопка принесенных Вральманом книг. Несносный старикашка уже который месяц заставлял если не прочитать, то хотя бы перелистать эти пыльные, выцветшие страницы. В доме было все равно скучно, отчего бы не доставить редкую радость своему учителю? Первая книга перекочевала со столешницы на колени:
«Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочёл один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, о нашей теперешней учащейся молодежи: «Покажите вы, - он пишет, - русскому школьнику карту звёздного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною».»
- Эка невидаль, - подумал молодой человек, глядя на пасмурное вечернее небо, - даже дошкольник такое сможет: если не видно на небе звезд, бери ластик, да и стирай всё подряд. И тоже усмехнулся, резко захлопнув кожаную обложку. – Что там у нас на очереди? Еще одна книга перекочевала на руки со стола.
«Petri de vanite il avait encore plus de cette espece d'orgueil qui fait avouer avec la meme indifference les bonnes comme les mauvaises actions, suite d'un sentiment de superiorite peut-etre imaginaire.»
- Ну, это понятно: или се-ля-ви, или шерше-ля-фам, у французов две извечные темы! И том вернулся на свое обычное место. – Может, вот это?
«А главное, почему веришь ему, - это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: «До чего довели!»»
- Вроде русскими словами, а только одни намеки. Почему писатели не говорят самое главное!?.. Интересно, какой был роман с Жанлис и до чего её довели?.. Но это, верно, слишком тяжело, чтобы перенести. Молодой человек вздохнул и вытянул фолиант из самого низа стопки:
«- Но все же таки... но как же таки?.. Как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или князь. Захочешь – и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, а ведь там кто ни попадётся, всё это или мужик, или баба. За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?»
- Вот это верно: за что? – кивнул молодой человек, - Среди кучи занудных книг хоть одна правильная нашлась! Надо торопиться жить, общаться с людьми и бежать, бежать, бежать из этой деревенской глуши в далекую, загадочную, многообещающую столицу; вот где я по-настоящему развернусь!
***
- Что, что ты от меня прятаться изволишь? Вот, сударь, до чего я дожила с твоим потворством. Какова сыну обновка к дядину сговору? Каков кафтанец Тришка сшить изволил? - Ме... мешковат немного. - Сам ты мешковат, умная голова. - Да я думал, матушка, что тебе так кажется. - А ты сам разве ослеп? - При твоих глазах мои ничего не видят. - Вот каким муженьком наградил меня Господь: не смыслит сам разобрать, что широко, что узко. - В этом я тебе, матушка, и верил, и верю. - Так верь же и тому, что я холопям потакать не намерена. Поди, сударь, и теперь же накажи... (Тришке:). - Выйди вон, скот! (Еремеевне:) - Поди ж, дай позавтракать ребенку. Ведь, я чаю, скоро и учителя придут.
Щелкали соловьи. Благоухала сирень. Над усадьбой стоял теплый июньский вечер.
