Никогда не собирался создавать тайник, посвящённый, как достопримечательности, военному мемориалу, братской могиле, обелиску, стеле, монументу – чему-либо подобному, таким образом и в таком стиле формулирующему «память о великом подвиге советского солдата» во 2-й мировой войне. Брать такие тайники – да, брал, конечно, и немало. Ведь их же огромное количество в российском геокэшинге, традиционных и виртуальных. Подобные тайники по численности уже давно превзошли заброшенные церкви, которые (как мне кажется) лидировали по представленности на множестве всех достопримечательностей на ранних стадиях игры. Не удивительно. Военные мемориалы и братские могилы в Московской области (и в других областях, по которым прокатилась война, да и не только в тех, где прокатилась) есть чуть ли не в каждой второй деревне, а в любом городе и городке – так обязательно. О чём они, эти памятники? Чему их посвятили авторы – это одно - написанное золотыми буквами на мраморе, граните и бетоне, на стали и бронзе. Другое – это то, что ещё они значат. Да, о чём они? О погибших людях. О подвиге? Да, конечно. Но, бросьте. Подвиг – слишком затёртое слово, и оно неприменимо к 10 миллионам погибших. К 20-ти миллионам. Большинство таких мемориалов – это могилы. Памятники смерти. Миллионам смертей. Миллионам. Эту мысль я продолжу чуть позже, а пока – снова о тайниках.
Из взятых мною подобных тайников наибольшее впечатление (и это чисто личное ощущение, в нём ничто не отражает «качества» тайника (которое суть категория смутная)), самое сильное чувство вызвали два: «Памяти моего дедушки» и «Ровень Мосты». Первый – личным посылом и выраженным чувством автора (НЕСЕЗОН), трогающей персональной нотой, а второй – самим местом - нанизанным на тонкую ниточку дороги среди лесов – как абсолютная точка невозврата, экзистенциальный предел непрожитой жизни, оборвавшейся там. А тайники, посвящённые военным памятникам и братским могилам всё множатся и множатся. Тайники, в которых описания повторяют шаблонные тезисы о массовом героизме, копируют словесные формулировки советских времён (и отчасти, их победную мифологию) и также обыденно призывают к вечной памяти. Возможно, нет смысла упоминать здесь слово «победобесие», укрепившееся уже как уничижительное обозначение реализуемого политической властью процесса присвоения симулякра Победы (саму Победу присвоить невозможно), в развевающихся на заднем стеклоочистителе грязных георгиевских ленточках, в ленточках-простынях и ленточках-растяжках над улицами. Нет, с тайниками всё искренне, но, в целом, нет ли в этом огосударствлённом воплощении эксплуатации личного и человеческого отношения, а также непозволительного упрощения, схематизации его?
Да, а тайники множатся и множатся. Вот буквально сейчас, когда я пишу эти строки, на первой странице сайта одновременно висят 8 (восемь!) новых тайников по этой теме.
А я делаю свой – по своим причинам.
Но сначала – мемуарный мотив. Когда я был ребёнком, но уже во вполне размышляющем возрасте, классе в 5-6, наверно, как я помню, был период, когда я просто не верил, что вообще была эта война. Нет, умом я, конечно, понимал и знал о ней, но в душе не верил. И этому было две совсем разные и не связанные причины. Первой причиной являлось моё предположение, что всё это – жестокие сражения, яростные атаки и героические обороны, бессмертные подвиги и города-герои, беспримерное фронтовое мужество и самоотверженность тыла и т.д. и т.п. (т.е. то, чем в обилии пичкали в советской школе в 70-е годы 20-го века) – было просто-напросто специально придумано учителями, воспитателями и, вообще, старшими, чтобы нас, детей, наставлять и воспитывать, заставлять и строить. С другой стороны, я всё же подозревал при этом, что моё предположение заходило слишком далеко, и придумать столько всего и такого вряд ли возможно. Но была и другая причина, для меня более веская. Она заключалась в том, что я никак не мог поверить тогда и просто не мог представить, что возможен такой (в широком смысле) кошмар, и в таких масштабах. Я просто не верил, что это могло происходить в принципе, что это как-то возможно, и что люди могут производить в таком количестве ужас и смерть. Прошло некоторое время, пока я смог в это поверить и осознать. Школа носила (и носит) имя Твардовского, в ней был посвящённый ему самодеятельный музей, и как раз там и тогда я услышал в первый раз стихотворение Твардовского «Я убит подо Ржевом». Меня поразил в этом стихе феномен внезапного прекращения жизни, т.е., фактически, исчезновения, после которого все эти завещания, все высказанные там призывы, рассуждения и мысли могут быть только внешними, виртуальными (хотя слова такого тогда ещё не знали), эфемерными. Меня потряс тогда этот парадокс разрыва, производимого такой мгновенной смертью, между целью и человеком, стремящимся к ней, но исчезающего на этом пути и теряющего с ней (целью) какую-либо связь. Умножение этого явления на количество погибших в той войне и «не узнавших о победе» приводило к коллапсу дальнейшего рассуждения.
***
А теперь – про поле и тайник. Это поле я проезжал множество раз по пути на дачу. Большое, красивое, в распутье труднопреодолимое (в прошлые времена, пока не построили дорогу), и немало эмоций оно смогло вызвать за прошедшие годы, но – вполне обыкновенное и, как правило, проезжаемое побыстрее, ведь мы всегда спешим к пункту назначения. Но однажды случилась интересная вещь. Как когда-то, очень давно, состоялось моё знакомство с геокэшингом и первым взятым тайником «Семиглавая сосна», - интернет вдруг предложил ссылку на него, когда я просто искал что-то про эту местность – так и сейчас, при необязательном хождении по ссылкам, связанным с этой местностью, с названиями ближних деревень, интернет подкинул сайт, посвящённый 365-й стрелковой дивизии Сайт очень детальный и документальный. И я почитал о ней.
Эта дивизия, сформированная на Урале, вела бои здесь, на этом самом поле, в декабре 1941-го года, в общей операции по освобождению Клина. В декабре она потеряла в этих краях половину своих бойцов. Пополнения не получила. В январе 1942-го года была переброшена подо Ржев, где в течение месяца и исчезла. Без вести. Приведу фразу из книги «Я убит подо Ржевом». Трагедия Мончаловского «котла» Светланы Герасимовой: «…воины дивизии воевали достойно и мужественно. Основная их часть навсегда осталась в мончаловских лесах пропавшими без вести.» ()
Итак, вся история дивизии уместилась в нескольких строчках выше. Это – история побед? Эта история смерти – если иметь в виду каждого отдельного человека из этой дивизии (а их было почти 12 тысяч). В осознании этой истории исчезновения жизни есть что-то непереносимое. Позволю себе процитировать здесь другой сайт, а именно, текст Павла Пустырёва, исследователя истории 365-й дивизии:
(Я просто показываю, какие тексты и сведения побудили меня создать этот тайник). Итак, краткое изложение жизненного пути этой дивизии:
«Занимаясь поисковыми работами на территории Клинского района, находя останки бойцов 365-й стрелковой дивизии, я столкнулся с тем, что мы, жители Московской области, почти ничего о дивизии не знаем. Между тем из армейских документов следует, что именно это подразделение первым вышло к Клину и завязало бои по освобождению города.
К сожалению, историки нечасто вспоминают о дивизиях, сформированных на Урале осенью 1941 года, хотя они сыграли большую роль в контрнаступлении под Москвой. Как и у бойцов, у воинских частей по-разному складываются военные судьбы. Есть дивизии, прошедшие всю войну, ставшие гвардейскими, дошедшие до Берлина. А есть повоевавшие несколько месяцев и сгинувшие в окружении. 365-я стрелковая дивизия такая — с тяжёлой судьбой.
Решение о создании 365-й стрелковой дивизии было принято Народным комиссариатом обороны. Формирование происходило в Еланских лагерях под Камышловом. Штатная численность дивизии составляла 11832 человека. В её состав вошли: 1211, 1213, 1215 стрелковые полки, 927 артиллерийский полк, 233 отдельный истребительно-противотанковый дивизион, 259 зенитная батарея, 450 минометный дивизион, 426 рота регулировщиков, 644 (433) саперный батальон, 815 отдельный батальон связи, 449 медико-санитарный батальон, 442 отдельная рота химзащиты, 479 автотранспортная рота, 1438 полевая почтовая станция, 737 полевая касса госбанка, 787 ветеринарный лазарет.
Командиром дивизии был назначен полковник Матвей Щукин — слушатель военной академии имени Фрунзе, начальником штаба стал преподаватель той же академии полковник Александр Ветлугин.
Формирование дивизии проходило тяжело. Оружия почти небыло, не хватало снаряжения и даже формы. Очень плохо было с продуктами питания и табаком. Кадровых командиров было мало. Должности младших командиров большей частью замещались выдвиженцами из красноармейцев. За всё время пребывания в Еланских лагерях с бойцами провели только одно учение.
В конце октября 1941 года дивизию перебросили в город Кинешму, поближе к фронту, где она вошла в состав 28-й резервной армии. Здесь её вооружили и снабдили необходимым имуществом, насколько это было возможно. Нехватало артиллерии, миномётов, автоматов, инженерного имущества. Плохо было со средствами связи.
Свой боевой путь 365 стрелковая дивизия начала под Москвой участием в Клинско-Солнечногорской наступательной операции. Действуя на главном направлении, 365 стрелковая дивизия совместно с 8-й танковой бригадой из района деревень Ручьи и Борщёвка наступала на Клин. За 6-8 декабря освободила деревни Захарово, Борщёво, Заболотье, Владыкино, Вьюхово, Березино, Бирёво, Ямуга. Ожесточённые бои задеревни Полуханово, Голяди, Першутино и шоссе Клин-Волоколамск велись до 15 декабря — до взятия самого Клина. В этой «мясорубке» сложили головы около двух тысяч человек.
На пути к Клину и при наступлении 365 стрелковая дивизия понесла тяжёлые потери. Фронтальная атака накаждую деревню стоила несколько сотен жизней бойцов. К завершению Клинско-Солнечногорской наступательной операции от дивизии осталось около половины личного состава — 6040 человек.
После освобождения Клина дивизия вместе с 30-й армией перешла в состав Калининского фронта. Двигаясь во втором эшелоне, дивизия переместилась на территорию Лотошинского района. Здесь уральцы приняли участие в неудачном наступлении и тяжелейших боях за деревни Калицино и Дьяково, продолжавшихся более двух недель. 11 января 1942 года дивизию вывели из состава 30-й армии в резерв командующего Калининским фронтом. Пополнение подразделение так и не получило.
22 января 365 стрелковую дивизию передали в состав 29-й армии, брошенной на прорыв западнее Ржева. 23 января противник закрыл прорыв, наши войска оказались в полуокружении. С 30 января дивизия вошла в оперативную группу генерал-майора Поленова и получила задачу пробиться на север на соединение с частями 30-й армии.
4-5 февраля оставшиеся два полка дивизии пытались удержать горловину между 29-й и 39-й армиями, но выполнить эту задачу не смогли и, понеся большие потери, были отброшены противником. В дальнейших боях дивизия потеряла остатки артиллерии, стала фактически небоеспособной. 10 февраля за потерю управления дивизией и отходы без приказа командования по решению Военного совета 29-й армии командира дивизии полковника Щукина расстреляли. (Позднее Главное Политуправление признало решение Военного совета 29-й армии о расстреле полковника Щукина незаконным). Остатки дивизии свели в один полк под командованием начальника штаба дивизии полковника Ветлугина. Полк был придан 246-й стрелковой дивизии, в составе которой и участвовал в дальнейших боях.
Кольцо окружения вокруг войск 29-й армии сжималось всё туже. 17 февраля командование фронта приняло решение о прорыве. Штабу армии и остаткам наиболее боеспособных частей удалось выйти к своим. Полковник Ветлугин был ранен и попал в плен. Основная часть командного состава погибла. Были утрачены знамена, уничтожены все документы. 25 марта 1942 года 365 стрелковая дивизия была расформирована и 22 мая 1942 года исключена из списков Красной Армии.
Провоевав всего 3 месяца и 18 дней, 365-я стрелковая дивизия пропала из истории второй мировой войны. Её бойцы и командиры, отдавшие свои жизни в подмосковных и тверских лесах, были зачислены в «пропавшие без вести». Но без их великой жертвы не было бы Победы 9 мая 1945 года.»
С последней фразой не поспоришь.
Но, как написал Виктор Астафьев: «Трудно Вам согласиться со мной, но советская военщина — самая оголтелая, самая трусливая, самая подлая, самая тупая из всех, какие были до неё на свете. Это она «победила» 1:10! Это она сбросала наш народ, как солому, в огонь — и России не стало, нет и русского народа. Мы войну выиграли, завалив немцев горами трупов и залив их морем крови…»
***
И теперь – самое сложное. Я стою здесь, в этом поле (вот, например, на точке, координаты которой в заголовке)... В отдалении, чуть выше, деревня Папивино (названа в честь героя войны, генерала авиации Папивина, а тогда – Голяди, вероятно, от названия древнего балтоязычного племени). И я пытаюсь представить себе, я пытаюсь увидеть всё глазами того одинокого, брошенного сюда человека, который лежал здесь, окопавшись в снегу, в декабре 1941 года. Чтобы что-то понять, надо, видимо, хоть попытаться представить. Только так можно.
Та зима была исключительно сурова – морозы доходили до 35 градусов. Батальон остановился, под вечер выйдя на поле из леса (сейчас сквозь него, чуть дальше, прошла М11, а летом дачники собирают грибы здесь, на опушке, побросав машины на обочине) после пешего марша сквозь глубокий снег. Так тяжело. Этот человек был когда-то подсобным рабочим, любил рыбалку и немного хромал. Приказ окопаться. Декабрьская ранняя темнота. Рядом видны лишь несколько человек, и ни одного по-настоящему знакомого. Чего ждать от них завтра? Да, бойцы одной дивизии, но что я знаю о них? Придёт ли кто-нибудь на помощь, если… Окопаться! И ты понимаешь, что от того, насколько хорошо ты это сумеешь, зависит, доживёшь ли ты до утра. Нет, понять, что несёт в себе эта мысль – доживёшь ли до утра – совершенно невозможно. Но вдруг, тут, на этом поле, ты видишь её криво написанной на белом снегу, на сером небе – она везде, ты видел её, пока было светло, а сейчас, в темноте, она уже внутри тебя. Потому что там, вдалеке, но катастрофически близко, смутными чёрными силуэтами домов с парой дрожащих огней – деревня Голяди, бесшумным, бесформенным, холодным ужасом, как чудовищный зверь, выпускающий в небо редкие осветительные ракеты… А может, вообще ничто никак не зависит от того, как ты окопаешься, и эти усилия, как и множество других, совсем бесполезны - но есть приказ. Может, так и надо? Наверняка! Ой ли? Командир казался растерянным ещё в Дмитрове, после разгрузки. Откуда он знает, что правильно? Деревня Вьюхово, три дня назад, множество чёрных тел, разбросанных на искрящемся под заходящим солнцем снегу – и белое, как этот снег, лицо командира. Его глаза… Что делает твой сосед справа, крупный, бесформенный в снежном сугробе, с замотанным чем-то до глаз лицом? Пока ничего. Окопаться.
Всего лишь. Надо приехать сюда декабрьским вечером, выбрав холодный день – да хоть на машине, ладно уж, и что, на вас ботинки Salomon (до -40), полно флиса, полартека и гортекса, перчатки из «Спорт-Марафона», которые вы, типа, купили для Эльбруса, но так и не применили, и лопатка Fiskars?? Да хоть так. Окопайтесь. Да, по-настоящему. Просто попробуйте. Здесь и сейчас. В этом ночном декабрьском снегу. В этой мёрзлой земле. И полежите так до утра.
Мне кажется, надо попытаться представить себя в этом человеке в ту чёрную декабрьскую ночь. Да, любил рыбалку. Не очень дружно жил со своей женой. Умел солить огурцы, и две банки ещё остались к сентябрю, когда он ушёл. Она не смогла вернуться со смены, и они не простились. Лишь её записка – взять тёплые рыболовные руковицы – лежала у него в мешке. И мы умножаем это на десять, на сто, на тысячу, на миллион – таких людей. И умножаем эту ночь из длинных минут, этот колющийся недобрый снег – и силуэт деревни, путь к которой утром через поле равен жизни. Надо представить и прожить с ним хотя бы минуту – это сильнее, чем развевающаяся под зеркалом заднего вида полосатая ленточка…
Он окопался, как сумел. Но в шесть часов тёмного утра – какой-то шум, голоса и – приказ в атаку. Он даже не сразу понял его, снова взглянул на соседа справа – тот, приподнявшись, что-то неразборчиво крикнул ему и двинулся куда-то вперёд, перевалившись через снежный бугор. Чуть левее, ещё две фигуры, уже впереди. Значит, пора. Летящие из деревни, белые, стремительные росчерки над головой. Он так и не побывал в деревне Голяди.
Здесь, на грунтовой полевой дороге, идущей из Папивино к разъездной площадке на бетонке из плит, где вы стояли, примерно на полпути, есть низкое место с заросшими травой колеями, в которые кто-то накидал битый шифер, между кустами и низкими деревцами, посреди пахнущего травами и цветами уходящего лета – вот примерно здесь или, может, чуть дальше в сторону деревни – он упал лицом в снег в декабре 1941-го. Вот прямо здесь всё и было, и можно просто остановиться и постоять на этой земле. Здесь. Сначала свист, переходящий в тонкий стон. Что-то толкнуло его в спину так сильно, что ноги оторвались от вязкого снега, и стало спине горячо, будто в бане кто-то перепутал шайку и окатил кипятком. Снег в носу и во рту, и почему-то не закрываются глаза. В них тоже холодный холодный холодный снег. Ещё одна мина прилетела и просто упала рядом, чуть шипя. Он так и остался лежать здесь, весь оставшийся день и всю ночь. Был снегопад. Потом здесь прошли два немецких танка и тоже остались на поле, чуть дальше, возле речки Вяз. Он стал неотличим от этого снежного поля, от скрывавших кусты сугробов, и от сотен таких же как он.
Между двумя крайними домами деревни, на корявой позиции из мешков с песком, не укрывавших от ледяного ветра и бьющего по глазам снега, полуживой от холода пулемётчик из Южной Баварии, наполовину австриец, с ужасом наблюдал, как из дальней белой пелены поднималась и двигалась к нему прерывистая и неровная, то распадающаяся, то соединяющаяся вновь тёмная линия, пульсирующая как длинная медленная трава в альпийском ручье. Пулемётчик уже знал, что это такое, и ощущение безумия происходившего вместе с отчаянием от необходимости находиться здесь и делать то, что он делал, отступало перед всепроникающим страхом. Одиннадцать пустых патронных коробок валялись где-то сбоку, но поле или лес за ним снова и снова вставали этой неумолимой дрожащей тонкой человеческой волной, приближавшейся, перекатывавшей через разбросанные в белизне тела. Уходя из дома посреди лета, он обещал отпраздновать Рождество дома. Если бы не это поле, oh mein Gott, не этот чудовищный мороз, не… Танковый снаряд попал в угол деревенской избы в нескольких метрах от него, и во внезапной темноте он почему-то увидел, как разбивает футбольным мячом стекло в окне соседского дома, в детстве, как давно!... Песок из разорвавшихся мешков, вперемешку с красным снегом.
Где-то посреди деревни маленький мальчик, сидя в подполе вместе с матерью, зажимал крепко уши руками, но грохот был слышен даже так. Вдруг, в одно мгновение, когда грохот прекратился, он опустил свои руки и услышал, из комнаты наверху, громкий бой часов с кукушкой, отмерявшей время. Одно на всех.
***
« пишет:
Добрый день! Помогите найти сведения о моем дедушке Захарове Викторе Ивановиче, 1905 г.р., уроженце г. Касли, Челябинской обл.. Призван на службу в конце августа 1941. Предварительное формирование в Чебаркуле, 1-го сентября 41-го направлены на сборы в Камышлов Свердловской. Затем северной железной дорогой отправлены на оборону Москвы. Из книги регистрации запросов родственников установил воинское подразделение: ППС — 1438; 2-я рота, 433 Отдельный саперный батальон, Калининский фронт, без вести пропал. Дата записи январь 1942. Этот батальон входил в состав 365 СД Уральского формирования на 100%. Предполагаю период гибели ноябрь-декабрь 1941. Что имеете по месту гибели, кто конкретно ведет раскопки, с кем связаться, сообщайте. Валера. 05.09.2017.Жаль, что слова А.Суворова «Война закончена лишь тогда, когда захоронен последний солдат» не для нашей любимой России.»
======================
И небольшой апдейт от июля 2023. Точка, не требующаяся для взятия тайника, это просто информация.
По координатам N 56°19.147′ E 36°36.206′, возле шоссе Клин - Высоковск находится братская могила советских соллдат, погибших здесь в конце 1941. Есть несколько стендов, описывающих путь 365 стрелковой дивизии - от создания до исчезновения. Читать нужно медленно.
Я не считаю это "памятью" - нас там не было, мы не можем помнить. Но достаточно того, что мы уже знаем. В том числе принцип - защита своей земли от оккупантов, любой ценой. Принцип, важный и сегодня.
