«Говорят, мы мелко пашем, Оступаясь и скользя. На природной почве нашей Глубже и пахать нельзя.
Мы ведь пашем на погосте, Разрыхляем верхний слой. Мы задеть боимся кости, Чуть прикрытые землёй»
Ему было запрещено жить в Москве. И даже ближе 100 км от неё. Он не имел права жить в любом городе с населением более 10 тысяч человек. Но это не всё. Из его записок: «Чтобы получить работу, нужна прописка. А чтобы прописаться – нужна работа. Это адский круг, хорошо знакомый всем, побывавшим в заключении, всем, хлебнувшим тюремной похлебки. Я отправился на прием в местное НКВД – не помню уж фамилии начальника, как и во всех этих учреждениях, чрезвычайно любезного. Начальник отказал. – Нет, нет, только не бывших заключенных. К тому же в Конакове уже больше десяти тысяч жителей. Без работы я не пропишу, найдете работу, придете ко мне, все будет решено. Я вернулся в райздрав. (В Конакове – Hank) – Как пропишетесь, так и получите работу. Железные стенки клетки, вертушки я ощутил очень хорошо. На медицинской специальности приходилось ставить крест. Конечно, во время этих скитаний я не тратил денег на дома колхозника или гостиницы. Вокзал, только вокзал, вагонная койка – вечное мое прибежище, транзитная арестантская кровать. В это время я об этом и не думал. Я и не знал, что существуют какие-то иные способы спать, кроме вокзала и вагона».
Неисповедимые пути пересеклись здесь. Здесь удалось получить Работу и Прописку. Туркмен. Неожиданное название для наших мест. Крошечный посёлок лесорубов и торфоразработчиков на самом краю Калининской (тогда) и Московской областей.
Враг народа, которому Советская власть разрешила покинуть Колыму в 1953 г. В 1956 г. реабилитирован по всем эпизодам, кроме эпизода 1929 г. По нему он реабилитирован только в 2000 г. (!). Посмертно, конечно.
Варлам Шаламов. Поэт, Писатель, Мыслитель. 17 лет лагерей и ссылки. Ссылку 1953-1956 гг. он провёл в посёлке Туркмен.
Снова из его записок: «С 1937 года по 1956 год я был в заключении. Условия Севера исключают вовсе возможность писать и хранить рассказы и стихи – даже если бы “написалось”. Я четыре года не держал в руках книги, газеты. Но потом оказалось, что стихи иногда можно писать и хранить. Многое из написанного – до ста стихотворений – пропало безвозвратно. Но кое-что и сохранилось. В 1949 году я, работая фельдшером в лагере, попал на “лесную командировку” – и все свободное время писал – на обороте старых рецептурных книг, на клочках оберточной бумаги, на каких-то кульках. В 1951 году я освободился из заключения, но выехать с Колымы не смог. Я работал фельдшером близ Оймякона, в верховьях Индигирки, на тогдашнем полюсе холода и писал день и ночь – на самодельных тетрадях. В 1953 году уехал с Колымы, поселился в Калининской области, на небольшом торфопредприятии, работал там два с половиной года агентом по техническому снабжению. Торфяные разработки с сезонницами-“торфушками” были местом, где крестьянин становился рабочим, впервые приобщался к рабочей психологии. Там было немало интересного, но у меня не было времени – мне было больше 45 лет, я старался обогнать время и писал день и ночь – стихи и рассказы. Каждый день я боялся, что силы кончатся, что я уже не напишу ни строчки, не сумею написать всего, что хотел.»
Вот как кратко представлял он свою автобиографию:
В 1923 школу II ст. в г. Вологде. 1924 Кунцево, кожевенный завод, дубильщик. 1925-:- 1926 I Московский Университет, факультет советского права. 1927-:- 1928-:- 1929 арест, г. Красновишерск, лагерь. 1930 Березники Уральской области. 1931 Березники – ТЭЦ – зав. бюро экономики труда. 1932 Москва “За ударничество”. 1933 “За овладение техникой”. 1934 “За промышленные кадры”. 1935 –1936-- 1937 арест и Моя Колыма. 1938 - 1939 - 1940 - 1941 - 1942 - 1943 - 1944 1945 1946 Окончил фельдшерские курсы. 1947 1948 1949 1950 1951 Освободился и работал фельдшером вольнонаемным. 1952 1953 Отъезд на материк. Работа агентом по техн. снабж. 1954 Торфопредприятие. 1955 агент по техн. снабжению. 1956 Реабилитация, приезд в Москву – работа в журнале “Москва”, много очерков. 1958 Москва. Заболевание 1959 и переход на пенсию. 1960 Пенсионер II гр. 1961 Пенсионер. Выход стихов “Огниво” . 1962 Соц. происхождение – сын священника.
Био-Графия. Жизне-Описание. На месте лагерных лет Шаламов поставил прочерки или ничего не написал. Эти годы не были годами Жизни. Лагерный опыт Шаламов никогда не считал хоть чем-то полезным, представляющим какую-либо ценность. Этим он отличался от Солженицына, великого певца лагерной темы, видевшего даже в тяжёлом лагерном опыте примеры возвышения человека или рождения идей.
Шаламов писал: «Три великих лагерных заповеди: Не верь – никому не верь. Не бойся – ничего и никого не бойся. Не проси – никого ни о чем не проси. Ни на что не рассчитывай. Страшная лагерная поговорка “Умри ты сегодня, а я завтра”. *** Как показать, что духовная смерть наступает раньше физической смерти? И как показать процесс распада физического наряду с распадом духовным? Как показать, что духовная сила не может быть поддержкой, не может задержать распад физический? *** Это было доказано и моими наблюдениями в течение многих лет над несчастными людьми. Духовное преимущество обратилось в свою противоположность, сила обратилась в слабость и стала источником дополнительных нравственных страданий – для тех немногих, впрочем, интеллигентов, которые не оказались способными расстаться с цивилизацией, как с неловкой, стесняющей их движения одеждой. Крестьянский быт гораздо меньше отличался от быта лагеря, чем быт интеллигента, и физические страдания переносились поэтому легче и не были добавочным нравственным угнетением. Интеллигент не мог обдумать лагерь заранее, не мог его осмыслить теоретически. Весь личный опыт интеллигента – это сугубый эмпиризм в каждом отдельном случае. Как рассказать об этих судьбах? Их тысячи, десятки тысяч... *** Как вывести закон распада? Закон сопротивления распаду? Как рассказать о том, что только религиозники были сравнительно стойкой группой? Что партийцы и люди интеллигентных профессий разлагались раньше других? В чем был закон? В физической ли крепости? В присутствии ли какой-либо идеи? Кто гибнет раньше? Виноватые или невиноватые? Почему в глазах простого народа интеллигенты лагерей не были мучениками идеи? О том, что человек человеку – волк и когда это бывает. У какой последней черты теряется человеческое? Как о всем этом рассказать?»
Он рассказал об этом в своих стихах и прозе. В своих знаменитых «Колымских рассказах», как раз написанных, в основном, во время пребывания в посёлке Туркмен, где он работал мастером на торфоразработках, агентом по снабжению. «Колымские рассказы», лаконичные и простые, обладают такой экзистенциальной глубиной, которую крайне редко встретишь в такой малой литературной форме. Их эмоциональный фон невозможно передать своими словами, нужно прочитать…
После реабилитации в июле 1956 года Шаламов возвращается в Москву, работает в журнале "Москва" внештатным корреспондентом. В 1957 году в журнале "Знамя" печатаются его стихи. В 1961 выходит первый сборник стихов "Огниво", в 1964 - "Шелест листьев", в 1967 - "Дорогии судьбы". Но рассказы его редакциями не принимаются. Это не мешает ему активно работать. В 1971 году Шаламов заканчивает повесть "Четвертая Вологда", в 1973 - повести "Вишера" и "Федор Раскольников", сборник рассказов "Перчатка", пишет стихи, статьи и эссе.
Шаламов болеет телесно, здоровье было подорвано в лагере. В конце жизни его психическое состояние также тяжёлое. В 1979 году Литфонд помещает Шаламова в интернат. Самым страшным в северных лагерях для Шаламова был не голод, не насилие, не каторжная работа – самым страшным он считал холод. Но Шаламов пережил Колыму. Холод настиг его в Москве. Когда в интернате его решили перевести в отделение психохроников, его перевезли неодетым, без тёплой одежды посреди зимы. Он заболел и через несколько дней умер. Это произошло 17 января 1982 года.
«Я жив не единым хлебом, А утром, на холодке, Кусочек сухого неба Размачиваю в реке...»
Вернёмся в посёлок Туркмен. Вот как писал о нём Шаламов: «Калининская область, Большая земля – не Колыма. С тридцать восьмого по пятьдесят третий год в России не было ни одной семьи, не затронутой арестами. У всех жителей торфяного поселка в лагерях и тюрьмах умерли родственники – их “преступность” была прекрасно известна жителям. Я нашел в поселке самый сердечный, самый теплый, самый дружеский прием – такой, какого никогда не встречал на Колыме или в Москве».
Каким был посёлок 50 лет назад, когда в нём жил Шаламов? Уже трудно представить. Однако и сейчас этот затерянный в лесу посёлок может произвести впечатление пригодного для ссылки места. Торфоразработки прекратились. Железнодорожную ветку, связывавшую Туркмен с Решетниково (широкая колея) и Саньково (Алфёровское торфопредприятие, узкоколейка) разобрали. Движение на Туркмен прекращено в 1994 году. История этой узкоколейки – здесь: http://sbchf.narod.ru/06/rechetnikovo.html Вокруг посёлка протоки, болота, низколесье – след давних многолетних торфоразработок. Пробитые десятилетия назад, прямые как стрела просеки. Пройдите по улице Центральной, вы увидите двухэтажные дома барачного типа, характерные для эпохи. Помню из детства – такие же были даже в Москве. Люди в Туркмене продолжают в них жить, как и раньше...
«Я пятнадцать лет не держал картофеля во рту, а когда уже на воле, на Большой земле, в Туркмене Калининской области отведал — картофель показался мне отравой, незнакомым опасным блюдом, как кошке, которой хотят вложить в рот что-то угрожающее жизни. Не меньше года прошло, пока я снова привык к картофелю. Но только привык — смаковать картофельные гарниры я и сейчас не в состоянии...»
В Туркмен сейчас ведёт автомобильная дорога, последние 2,5 км – хороший грейдер. Судя по расписанию на остановке, три раза в сутки ходит автобус. Отъезд из Туркмена - 7:30, 14:26, 18:46 (если правильно запомнил). Будете ехать со стороны Решетникова – не поленитесь остановиться у братской могилы возле дороги (N 56° 26.671’ E 036° 30.409’). Интересно также прокатиться на Саньково (и далее на Высоковск) по грейдеру, идущему через бывшие Алфёровские торфоразработки.
