Четыре всадника появились над степью с первыми лучами холодного декабрьского солнца. Огромные могучие кони несли на своих спинах всадников в чёрных, развевающихся на ветру балахонах. Капюшоны полностью скрывали лица. Четвёрка мчалась высоко над землёй, касаясь копытами утренних облаков. Движение их было словно в замедленной съёмке. Но там, внизу, земля содрогалась с каждым ударом тяжёлых подков. Их поступь отзывалась ухающими залпами артиллерии и приглушённой пулемётной дробью. Пар из ноздрей вызывал пожарища, чёрный дым от которых тянулся над заснеженной степью на многие километры. Ржание коней откликалось на земле криками и стонами раненых, детским плачем. Взгляд опустошал поля боёв, исполнял сердца людей ужасом перед начертанной Небом кровавой жатвой…
Впереди всех нёсся всадник на рыжем коне, в его окованной латами руке блестел широкий меч. Чуть за ним мчались наездники на белом и вороном. Последний всадник, с косой на плече, шпорил коня бледного. Вдруг его конь оступился, подвернул ногу и припал на бедро. Все всадники тут же остановились. Тот, что был на рыжем коне, медленно повернул в полоборота голову. Второй и третий сделали то же самое. Несколько мгновений они смотрели на бледного и его наездника, затем, как по команде, обратили свой взор под ноги, на землю. Облака рассеялись и внизу они увидели большой полуразрушенный город. Прямо под ними был пустырь. На нём собралась большая толпа народа, но царила гробовая, мертвенная тишина – люди не издавали ни звука, боясь даже пошевелиться. Лишь один человек в форме штурмманна СД сидел на холодной земле, обнимая руками колени, и раскачивался взад-вперёд. Его автомат лежал рядом в снегу, невидящим взглядом он смотрел куда-то сквозь надстройку над входным отверстием шахтёрского шурфа и бормотал: - Höllischen Brunnen… Höllischen Brunnen… Höllischen Brunnen…
За шесть дней до этого
В подвал здания шахтоуправления по разбитым ступенькам вбежала девушка. С трудом переводя дыхание, она поздоровалась с сидящим за столом сообществом:
- Здрасьте, мужики!
Мужики… Хотя дети на войне взрослеют быстро, собравшуюся здесь компанию с трудом можно было назвать мужиками. Восемь юнцов, самому старшему из которых только что исполнилось семнадцать, тут же кругом обступили Ольгу и наперебой стали расспрашивать.
- Ну что, чего разведала? - Добралась до артёмовских? - Тебя никто не заметил? - Зыка не встречала?
Ольга отстранила рукой пацанов и прошла вглубь подпольного логова. В полумраке среди обшарпанных стен были только наскоро сделанный деревянный стол, несколько пеньков и аккуратно сложенные в углу ящики. Пахло сыростью. На столе были какие-то схемы, пара карандашей и свеча, сделанная из большой гильзы. Её тусклого света хватало лишь, чтобы разглядеть друг друга в темноте подвала.
Ольга подошла к столу. Теперь мерцающий огонь освещал и её лицо. Она отряхнула голову от снега, и на лоб упали мокрые пряди чёрных волос. Из-под них на пацанов смотрели серые глаза. Мокрая, уставшая, с чёрными от несмывающейся угольной пыли ресницами, с тёмными от бессонных ночей кругами у глаз, но красивая, решительная, всегда уверенная в своих действиях – именно такой знали подпольщики города Шахты свою связную Ольгу Мешкову, и именно такой она всем нравилась.
- Мне удалось добраться до артёмовцев. Но патрулей в городе как будто прибавилось. Всюду эта стелька эсэсовская. – Ольга тихо выругалась в сторону, будто бы никто этого не слышал.
- Конечно, зашевелились! – радостно крикнул кто-то из подпольщиков, - чай и ночи не проходит, чтобы наши не взорвали им бензовоз или склад! А шахт сколько…
Ольга подняла на него усталый взгляд и тот осёкся.
- Зыка видела, опять папиросы у меня стрелял. «Олька, стерьва, есть папироска, что ль?» - спародировала полицая Зыкова Ольга. - Не знает, как будто, козёл щербатый, что не курю я… К делу. В четверг в Каменоломни прибывает состав с техникой. Одиннадцатого группа Филина будет ждать нас на шахте. В три ночи. Всё, как условились раньше, знаете, не маленькие. Всем быть готовыми. Всё, я к детям. До вечера.
Партизанский подвал зашумел возбуждёнными обсуждениями предстоящей вылазки, а Ольга вышла наружу и, стараясь быть незаметной, заскользила по улицам разбитого в щебень города, в котором она жила вот уже 17 лет…
Узники
Два дня прошли в волнительных приготовлениях, в проработке каждого шага партизанской операции. Каждый из подпольщиков посекундно выучил свою роль в новом задании. Оккупированный город Шахты ждал настоящего большого дела, могущего хоть чем-то помочь сражающейся советской армии.
Поздно вечером 10 декабря Ольга, как всегда крадучись, возвращалась с очередного обсуждения текущих дел шахтинского подполья. В городе было темно. Она зашла на порог своего дома, тихо открыла дверь и в потёмках привычно шагнула внутрь. Вдруг прямо перед ней зажёгся огонь спички, а от него затлела папироса в редких зубах полицая Зыкова.
- Ну что, допрыгалась, что ль? – прокартавил тот.
Ольга рванулась назад, в открытую дверь, одним прыжком перелетела ступеньки, успела добежать до угла дома, но тут же получила сильный удар поддых. В глазах потемнело, вздохнуть стало невозможно. Падая на колени, она увидела лишь белую повязку на рукаве и улыбающееся лицо конвоира. Второй удар пришёлся в челюсть, и она потеряла сознание…
…В голове стоял сплошной гул. Голова раскалывалась от боли. Ольга с трудом открыла глаза и обнаружила себя лежащей вниз лицом на холодном сыром полу какого-то помещения. Слабый свет в комнату проникал сквозь щели рассохшейся старой двери. Что это за место? Сколько прошло времени? Девушка неловко привстала и опёрлась на стену. Мысли кружились в голове, но сознание никак не могло сконцентрироваться на чём-то определённом. Приходя в себя, она просидела так около получаса, пока в тёмном дальнем углу помещения кто-то не закряхтел. Ольга вздрогнула. Она хотела закричать, но внезапная боль в скулах позволила издать лишь стон.
- Кто здесь? – наконец свозь зубы выдавила она.
- Гера, - прохрипел мужской голос в углу, - Олюшка, и ты здесь?
В камере вновь воцарилось молчание. Узникам постепенно становилась очевидным положение вещей. Ольга опустила голову на руки. Мысли начали постепенно выстраиваться в логический ход. Кто-то из своих обнаружил себя. А может быть, сознался, продал? Нет, вряд ли. Не может такого быть. Кого ещё из наших поймали? Состав! Как же состав?! Что дальше? Допросы? Расстрел? Как всё просто… Нет, как-то всё слишком уж просто.
Вдруг в коридоре за дверью послышалось какое-то движение. Были слышны ругательства и топот сапог. К камере, где сидели узники, что-то волокли по полу. Дверь открылась, порог переступили два конвоира, втащив за собой подмышки окровавленного человека. Они доволокли его до середины комнаты и тут же бросили. Кровавый след тянулся за ним от самой двери.
- Вот сука, - с остервенением плюнул один из полицаев на бедолагу, - всю форму испачкал!
Потом они повернулись и вытащили на свет из тёмного угла Геру.
- Куда вы его? – превозмогая боль в челюсти, спросила Ольга.
- Посмотрим, чего этот нам напоёт. А ты следующая, готовься, – кинул полицай.
Дверь захлопнулась за конвоирами, уведшими пленника на допрос, а Ольга подбежала к человеку в центре камеры, который еле дышал. Она перевернула его на бок и не без труда узнала в изуродованном и опухшем кровавом лице Сергея Филина, старшего в команде подпольщиков Артёмовской шахты.
- Сергей Михалыч! Сергей Михалыч! Ты как?!
Сергей Михайлович тяжело дышал. Изо рта на пол тянулась струйка крови. Он то и дело заходился в страшном кашле, в груди что-то бурлило. Пошевелить руками и ногами он не мог, но сквозь хрип и кашель всё же смог связать несколько слов.
- Ничего… Ничего я им не сказал. Шавки… фашистские… Они… с утра меня прутьями отхаживают. Всё нутро… отбили… Пальцы сломали… - он хотел было поднять руку, но не сумел.
- Откуда они про нас узнали?
- Они ничего не знают… Здесь только мы… И не узнают!!! – грозно смотря на Олю, заревел Сергей Михайлович. Потом надолго закашлялся и часто задышал.
- Каюк мне, Оля. Мне повезло, что до завтра не доживу. Нету Зыка сегодня… Зык… Он пальцами глаза выдавливает… А я даже не увижу, как сдохну… - Сергей Михайлович попытался улыбнуться, но зашёлся в очередном приступе кашля, постоянно сплёвывая на пол сгустки крови.
- Доживём, доживём, Сергей Михалыч! – пыталась успокоить его Ольга. – До Победы доживём!
- Слыхала ли, милая?.. Они теперь… не расстреливают… Живьём в шахту бросают… Так Ванька Клименко… одного утащил… Схватил ручищами – и с собой в шурф… Оля… ты это… - Филин вдруг замер и уставился на Ольгу.
- Я слушаю, Сергей Михалыч! – наклонилась к нему девушка, – Сергей Михалыч! Дядь Серёжа!!! – взвыла Ольга. По её щекам покатились слёзы. Сергей Михайлович Филин больше не дышал…
Казнь
На рассвете 11 декабря жителей города – женщин, стариков, детей - согнали на пустырь у шахты имени Красина. Людей было много, но немцы расположили их так, чтобы видно было каждому. По периметру выставили оцепление – автоматчиков с собаками – чтобы никто и не подумал уйти. Было холодно, люди переминались с ноги на ногу и тихонько переговаривались. В центре, в полусотне метров от мёрзнущей толпы зияла чёрная, почти вертикальная дыра шахтёрского шурфа. Совсем недавно эта шахта давала стране антрацит, но после оккупации города здесь стали расстреливать людей - партизан, подпольщиков, коммунистов, просто провинившихся или людей неугодной национальности - а трупы скидывать вниз. Но полицаи из местного населения вскоре решили усилить эффект от проводимых публичных казней и предложили своим хозяевам бросать в бездонную яму людей… живьём. Даже немцы из зондеркоманды обходили это место стороной, ведь иногда люди, сброшенные с огромной высоты, если не умирали от ужаса и множественных переломов, по несколько дней лежали на дне шахты среди мёртвых тел своих товарищей. И в ночной тишине были слышны их стоны…
Мартина Закса, штурмманна СД, щуплого паренька из Силезии, сослуживцы частенько подкалывали, подшучивали над ним, рассказывая страшилки о шахте Красина. За кружкой шнапса между сменами они рассказывали друг другу, обязательно в присутствии Мартина, древние скандинавские мифы о том, как Валькирии забирают тех, кто долго смотрит в «Колодец Смерти».
В это утро была его смена. С автоматом в руках он стоял у шурфа, когда на пустыре появились палачи и приговорённые. Впереди шёл Зыков, за ним конвоиры вели несколько юношей и девушку. Толпа зашумела. Обречённые были одеты в одно исподнее, цвет которого был багряным от запёкшейся крови. Всюду на теле были видны следы нечеловеческих пыток. Их подвели поближе к шурфу. Зыков зачитал собравшимся какую-то нацистскую ахинею, после чего началась казнь.
Парни стояли, дрожа от холода и адреналина. Зыков выдернул одного из них и подтащил к шурфу. Народ Шахт застыл в ожидании расправы. Удар сапога в грудь – и первая жертва нового дня с криком опрокинулась в чёрную бездну. По толпе прокатился изумлённый вздох, кто-то из женщин упал в обморок. Со вторым и третьим произошло то же самое.
Ольга стояла молча. На шее её часто пульсировала вена. Ей было страшно так, как ещё никогда в своей жизни. Но больше страха было другое чувство. Гнев. Она закусила распухшую губу, ногти до крови врезались в кулаки.
- Просто так я тебе не дамся, щербатый, – шептала она.
Наконец дошла очередь и до неё.
- Давай, красавица, ты следующая! – прогундосил Зыков.
Крупная дрожь забила Ольгу. Сердце рвалось вон из груди. Мартин Закс, до этого старавшийся не смотреть на процесс казни, невольно взглянул на Ольгу. Даже сейчас, избитая, со ссадинами на лице, в окровавленном исподнем она всё равно была безумно красива. Мокрые чёрные пряди волос над серыми глазами, смотрящими исподлобья, волевой подбородок, гордая осанка – он уже не мог отвести от неё взгляд.
- Valkyrie... – неожиданно для самого себя произнёс Мартин.
Зыков подвёл её к шахте. Вдруг его внимание привлёк пуховый платок, лежавший на её плечах, по какой-то случайности не отобранный в застенках камеры.
- На память, что ль! – он вытянул руку, чтобы снять его. Ольга тяжело и шумно задышала, на мгновение она обернулась, увидев под собой огромный тёмный тоннель. Нервы натянулись в струну! Напряжение достигло предела! Но… страх вдруг отпустил. Ушёл за мгновение от гибели, растворился, будто бы его никогда и не было. Осталась только злость и решительность. Эту перемену заметил на её лице Зыков, но среагировать не успел. Ольга, схватив предателя за грудки и громко закричав «Ты пойдёшь со мной!!!», бросилась вместе с ним навстречу своей гибели в шахту.
Среди горожан, полицаев, патрулей и надсмотрщиков воцарилась звенящая тишина. Лишь Мартин Закс, вытаращив глаза, вдруг задрожал, уронил в снег автомат, опустился на землю и запричитал: «Höllischen Brunnen… Höllischen Brunnen…».
…
Всадники молча смотрели вниз, на шурф шахты имени Красина. Сейчас они снова, в который уже раз, увидели, как близок тот час, когда путь их обратит своё направление и проляжет в противоположную сторону. Грозный всадник на рыжем сделал круг своим блестящим мечом и поднял коня с пылающей гривой на дыбы, продолжая путь. За ним во весь опор двинулись блестящие, наводящие ужас рыцари на белом и вороном. И только последний всадник увидел на себе вместо зловещего развевающегося плаща драные лохмотья. Сквозь них были видны тухлые рёбра и большая часть черепа. Конь бледный захромал дальше за уносящимися всадниками. И хотя коса наездника была столь же остра, как и прежде, сам всадник больше не внушал былого трепета, а выглядел жалким и побеждённым…
