Пережив страданиЯ сиротства с 6-летнего возраста, унижение и оскорбления, непосильную тяжесть труда с 17 лет, после навязанного замужества она чутко воспринимала людское горе, стремясь одарить людей добром и любовью, поддержать в трудную минуту. Живя в убогой кухоньке с двумя скамейками и одной табуреткой, она не переставала благодарить Бога и испытывать какую-то необыкновенную радость. «Радость, радость-то какая!» – восклицала она.
Родилась будущая монахиня, в миру – Матрена Гавриловна Зорина (Гранкина), в 1854 году в селе Муравлево (Зорино) Курской губернии. О родителях сведений не осталось, они с сестрой осиротели рано. По решению местных властей малюток каждый двор брал на сутки. Трудно представить их участь. Младшая скоро умерла, а Матрена скиталась по чужим углам до 17 лет. По решению той же власти (как бы в рамках опекунства) ее выдали замуж за молодого инвалида, отвергнутого любимой накануне свадьбы из-за травмы позвоночника.
Всю свою обиду он выместил на беззащитной сиротке. Страдания ее усилились, жизнь стала настоящей каторгой. Весь труд по хозяйству лег на ее плечи, даже помолиться было негде – клала поклоны, спускаясь в погреб. Не имела права зайти в дом, если не позовут, летом спала в сенях или в сарае, зимой на кухне. В 23 года родила девочку, которая вскоре умерла. Спустя 6 лет родился сын, которого назвали Матвеем. После дневных работ она должна была всю ночь перевозить людей на пароме. Было холодно и страшно... Только горячая молитва помогала переносить это. В 32 года Матрена, оставшись вдовой, с 3-летним сыном на руках, решает уйти в монастырь. Сына поручила свекрови. Вместе со знакомой, попросив благословения у архиерея Курского и Белгородского Ефрема, пошли пешком в Иерусалим. Говорят, курский губернатор дал им на дорогу 50 золотых.
Свекровь подарила Матрене дом, а в 36 лет женщина заболела. Болезнь была тяжелая и скоротечная. Очнулась Матрена уже в гробу, будто от какой-то яркой вспышки. Псаломщик, читавший псалтырь, в ужасе бежал. Опуская ноги из гроба, курянка увидела в святом углу, словно в облаке, Божию Матерь «Троеручницу». Пресвятая Богородица обратилась к Матрене: «Милая моя, много ты пострадала, много претерпела, но теперь, где ты будешь, там и я буду, где твоя нога ступит, там и моя». Что еще было сказано, Матрена Гавриловна никогда никому не рассказала. Но с того времени она получила дар прозорливости, исцеления больных молитвами и дар совета, столь необходимого человеку в трудную минуту жизни, и приняла монашеский постриг с именем Мисаилы.
Божий дар проявился сразу. Первый раз она указала соседу точное место, где найти украденную лошадь. Постепенно ее известность росла. Стали приходить не только соседи, ехали люди из других сел. Затем потянулся народ из Курска, Москвы, Евпатории, Одессы, Риги. После революции, в лютые года богоборчества, когда закрывались монастыри и храмы, а священников уничтожали в застенках, монахиня Мисаила оставалась этаким «светильником», несущим в себе благодать для спасения людей. К матушке приходили люди разных убеждений и взглядов, просили совета в сложных жизненных ситуациях. И никто не уходил без утешения и надежды. Она говорила, что даже после смерти всегда успокоит того, кто придет на ее могилку со своей бедой.
В годы коллективизации старица была вынуждена вновь скитаться 8 лет. Ее сына арестовали, домик продали. Лишь в 1937 году ей разрешили построить маленький сруб, в котором была одна кухня: стол, 2 скамейки, табуретка, иконы и лампады. Вставала рано, чтобы успеть помолиться до прихода людей, длинной цепью выстраивавшихся во дворе. У каждого бабушка спрашивала имя, кратко, точно, спокойно отвечала на все вопросы, никогда не повторяясь. Прежде чем ответить, смотрела на иконы. Всех принимала радушно. Сколько побывало в ее кухоньке, сколько пролито было слез, сколько утешено сердец и подано надежд! Если она считала какое-то дело полезным, благословляла, думая, что делать чего-то не надо, говорила: «Совет не даю, воли не отнимаю».
Районный прокурор и местная власть пытались разогнать людей, запугать их и старицу, та отвечала: «Я никого не зову, их зовет горе, а я не могу не принять их». Она никогда ничего не просила, а если что-то получала, то сразу помогала другим. Ежедневно приходило много писем, на них Мисаила отвечала вечером. До войны приезжал к матушке секретарь курского обкома КПСС, обычно ночью, и его жена. Когда немцы подходили к Сталинграду, секретарь райкома партии, руководивший партизанским движением, пришел к старице с вопросом: «Что делать, немец уже у Сталинграда?» Она успокоила его: «Немец от Сталинграда будет бежать», благословила не распускать партизан, продолжать войну. Немецкий комендант станции Полевой решил узнать о своей семье в Берлине. «Семья твоя жива, никто не погибнет, а вот дом ты строишь в Полевой напрасно, скоро будете бежать отсюда. А пока ты будешь вещи вывозить, твой дом растащат по бревнышку». Офицер не поверил, а так и было: он вместе с солдатами выносил вещи, а местные уже растаскивали стены. Комендант возмутился: «Ведь это мог быть вокзал, клуб». Но, увы! Растащили.
Молодая односельчанка Евфрасинья волновалась о муже: «Бабушка, от Петрака нет писем, погиб, наверное?» Бабушка молится, перебирает четки и уверенно говорит: «Жив твой Петрак – ранен в ногу, скоро получишь известие». И, действительно, приходит письмо – муж ранен в ногу, лежит в госпитале в Алма-Ате. Мисаила никому не говорила: «Твой сын или муж погиб». Но порой отвечала коротко, будто ей тяжело: «Бог даст, будет жить, помолись». Если описывала подробности или говорила уверенно, значит – жив.
Часто приходила соседка Николаевна, ее муж был на фронте. На вопрос Николаевны старица долго не отвечала, все молилась, перебирая четки: «Жив твой Клим, только в очень темном и тесном месте, но ничего, придет домой и даже подарок принесет». Шла женщина домой и думала: «В темном и тесном месте, наверное, в гробу? Не захотела матушка меня расстраивать». Когда Клим вернулся домой, оказалось, он попал в плен, немцы загнали его в подвал дома, такой маленький, что нельзя было даже присесть. Ночью началась бомбежка, угол дома разрушила бомба, и пленные бросились врассыпную. Прошли ночью линию фронта, по дороге попался магазин, который разбирали люди, ему достался рулон ситца. Его Клим и принес в подарок жене.
Кто только не приходил к Мисаиле – сколько душевно надломленных войной людей! Девушка, вернувшаяся из Германии: отец ударил ее прикладом по руке, чтобы отнять чемодан, не ведая, что это его дочь, а ей ампутировали руку. Офицер, который в Дрездене на трамвайной остановке снял с немки котиковую шубу, и ее молчаливый укор преследовал его везде. Другой офицер – его после боя спас немец, перевязав раны и дав выпить из своей фляжки коньяк, а он застрелил фрица из-за золотых часов. И только сам поднялся, как шальной снаряд оторвал ему руку с часами.
А с какими только недугами не приходили! Мисаила молилась, давала святую воду, использовала травы. Больным и бесноватым клала на голову шапочку и камушек из Иерусалима), на камушек – руку и читала молитвы. Архитектор из Тулы был очень красив, и, видимо, какая-то злопамятная женщина решила отомстить ему за неразделенное чувство. Где он только не лечился, пока не узнал о монахине Мисаиле. Свою благодарность мужчина выразил на полотне, изобразив целительницу сидящей с четками. Не успела она приехать к сыну в Харьков, как полковник милиции пригласил ее к 6-летнему сыну, не ходившему с детства. Бабушка вернула ребенку здоровье. Каждый год эта семья приезжала в Муравлево, мальчик садился на скамеечку у ног старицы, обнимал их и повторял: «Моя бабушка, моя дорогая бабушка!»
Из жизни она ушла тихо и спокойно, никому не причиняя хлопот. Случилось это 16 декабря 1953 года. Весть о ее кончине разнеслась быстро. Столько людей пришли попрощаться: из соседних сел, из Курска, из Солнцево, Обояни – отовсюду. Гроб до церкви несли на руках, каждый старался его коснуться.
