Есть просто храм, Есть храм науки, А есть ещё природы храм. С лесами, тянущими руки Навстречу солнцу и ветрам
Он свят в любое время суток, Открыт для нас в жару и стынь, Входи сюда, будь сердцем чуток, Не оскверняй ее святынь!
Она нам не жалеет ничего Даря свои бесценные дары, И требует взамен лишь одного Чтоб люди были к ней добры…
...Здесь в зарослях лесных, Где всё мне с детства мило, Где чистым воздухом так сладостно дышать, Есть в травах и цветах целительная сила Для всех, умеющих их тайну разгадать.
Александр Кардаков
Игорь Белянский (1950—2006) окончил Крымский мединститут и три года отработал в Вересаевской больнице Сакского района. Потом вернулся в Симферополь и устроился в поликлинику завода «Фиолент», а в свободное время стал посещать археологическое общество Аскольда Щепинского — занялся, по рекомендации профессора, топонимикой Крыма. В музей, где собирались краеведы, Игорь Леонидович приносил образцы геологических и археологических находок, слайды, карты с расположением курганов, списки новых и обновленных названий. Под руководством Аскольда Александровича он узнал об очень интересных объектах, которые не афишируют историки, чтобы уберечь сокровища от «черных археологов».
В годы перестройки Белянский не смог найти работу по специальности. Пробовал зарабатывать неквалифицированным трудом, не избалованный, пошел даже на стройку, но очень страдал от грубости.
В утешение, а может быть, в знак протеста Игорь уходил от всеобщего развала на природу. Новое увлечение вытеснило все остальные, превратив потомственного симферопольца в настоящего лесного жителя. При любой погоде он мог проводить вне города по многу дней и ночей. Даже Новый год приучился встречать в горах! И всегда при себе держал свой комфортный «дом с кухней» — одноместную палатку, удочку, спальник, котелок и что-нибудь для пропитания (обычно пшенную крупу).
Игорь вообще был очень неприхотлив, он приучил себя обходиться предельно малым. Он сам чинил обувь, зашивал одежду и только порыться в книжных новинках, которые были ему не по карману, приходил к знакомым. Друзья старались хорошенько накормить вечного странника и лишь потом начинали его слушать. В беседе этот человек был незаменим: он хорошо понимал классическую и эстрадную музыку, живопись, литературу, увлекался фотографией, знал несколько языков. Но всего интересней были его рассказы о крымских чудесах, которые видел сам.
Встретив знакомого экскурсовода с группой, Белянский мог отклониться от намеченного маршрута и проводить туристов, чтобы показать им нечто новое, чего не знает больше никто. Это было нечаянным праздником для любознательных. Фотографировали какой-нибудь очередной менгир, или наскальный рисунок, или незнакомую пещеру с окаменевшими костями доисторических животных — и запоминали своего чудесного гида. В одном походе он разворачивал темы нескольких полноценных экскурсий! С ходу, на коротком привале, рисовал подробную карту предстоящего маршрута, обозначал все скалы, овраги, озера, тропинки. И, что было особенно важно летом, — все источники. Сделав крюк километров в пятнадцать, проводник шел обратно, по своим делам. Он не жалел времени, потому что на природе чувствовал себя как дома. Но ходить с Белянским вдвоем было очень трудно: его темп не выдерживали даже сильные, привычные к горам мужчины. За много лет он выработал шаг скорохода и, наметив по компасу цель, обычно шел к ней напрямую, не разбирая дорог. На скалах был альпинистом, в пещерах — спелеологом, а в море плавал как истинный любимец Посейдона.
Когда в Крым стали возвращаться татары, Игорь приходил к ним, знакомился и с жадным любопытством расспрашивал стариков о старых названиях местности. В специальной тетради он записывал адреса и фамилии тех, кто давал эти сведения. Выходя на местность, Игорь долго приглядывался к ней, чтобы понять, откуда возник топоним и как он правильно должен быть записан. Путаница в наших картах и справочниках началась с ХIХ века, когда русские топографы тоже расспрашивали местных татар, армян, греков, в массе своей еще неграмотных, на слух воспринимали чужую речь и, случалось, записывали в искаженном виде. Даже у П. Кеппена, на которого часто ссылаются современные краеведы, есть такие погрешности. Игорь был уже настолько «в теме», что чувствовал и легко исправлял ошибки, выбирая из нескольких близких по звучанию вариантов единственный правильный.
Им были составлено 138 топонимических карт. Все вместе они — единая карта Крыма, самая подробная из всех до сих пор существовавших. Кроме отображения местности, эта карта содержит различные варианты наименований гор, рек, поселков и городов. Еще много лет её предстоит изучать и разрабатывать географам, этнографам, историкам; создание такой карты сопоставимо с трудами первооткрывателей Тавриды. Но главное, что эти карты могут служить пособием для археологов. По ним легко находить давно затерянные исторические реликвии: менгиры, транспортные мосты, каменные стены, древние поселения и могильники.
Несколько статей и книга топонимов, написанная в соавторстве, — вот все печатные труды Игоря Белянского. Он был очень скромным и никогда не стремился опубликоваться, но сколько знаний носил в себе, сколько нового мог бы еще открыть, найти, рассказать, занести на карту — при его-то здоровье, при его образе жизни! В свои пятьдесят пять он бегал, как тридцатилетний. Пусть же таким и запомнится, коль не дано было дожить до старости. Этот убежденный пешеход, ненавидевший автомобили с их ревом и выхлопом, всю жизнь избегавший городской цивилизации, сам оказался жертвой современной автомобильной войны, безумной и несправедливой. Осенним вечером, в туман, Игорь Белянский переходил дорогу, и его сбила машина…
