Старейший город Челябинской области – Верхнеуральск. Сегодня это небольшой, тихий городок, а на протяжении XVIII–XIX вв. он играл важную роль в истории нашего края. И история его богата разными эпизодами – трагическими, героическими, обыденными, просто интересными. Прежде чем приступить к повествованию, хотелось бы вспомнить замечательного краеведа – Ивана Владимировича Дегтярева. Именно он, в свое время (еще в 1960–1970-х гг.), собрал в различных архивах огромное количество разнообразной информации, которая легла в основу моего рассказа. Я дополнил его информацию вновь выявленными материалами.
Начнем по порядку, с основания города. В 1734 г. начинается деятельность Оренбургской экспедиции. Она была образована стараниями обер-секретаря Сената И. К. Кирилова. Первоочередные задачи экспедиции – строительство города Оренбурга и пристани на Аральском море. Перспективные направления работы – налаживание торговых путей в Среднюю Азию, разведка и начало освоения тамошних природных ресурсов, начало освоения рудных богатств Южного Урала. Первый Оренбург (сегодня город Орск) планировался да и был заложен при впадении р. Орь в р. Урал, отсюда и название – Оренбург, т. е. «город на р. Орь». Инициаторами строительства города (по крайней мере, формально) были киргиз-кайсаки, т. е. казахи. Этот город был им нужен для торговли и как символ присутствия в степи могучего союзника. Правда, автор проекта И.К. Кирилов пытался приписать желание построить новый город и башкирам, но это спорный момент. В данном случае мы не будем вдаваться в нюансы, но, по общему мнению, деятельность Оренбургской экспедиции вызвала башкирское восстание, поставившее под вопрос выполнение ее задач.
Осенью 1734 г. экспедиция прибыла в Уфу, и здесь Кирилов узнал, что место, где предполагается заложить г. Оренбург, находится далеко от Уфы и возникает проблема снабжения нового города припасами. Завести нужные припасы зимним путем в Сакмарский городок, чтобы оттуда потом доставить к месту строительства, не получилось. Нужно было искать другой вариант. 15 декабря 1734 г. (по старому стилю)[1] И.К. Кирилов писал главному начальнику Казанских и Сибирских заводов В.Н. Татищеву: «в ландкарте значит, вершины реки Яика (сегодня – р. Урал) подошли к Сибирским и Екатеринбургским слободам и заводам, откуда мочно все, что нужно, учредя удобную пристань и тут зимним путем перевозить, а весною с первой водою на плотах сплыть». Далее начальник экспедиции просил Татищева, если тому известна ситуация в верховьях Яика, прислать предложения, как удобнее организовать доставку инструментов и продовольственных припасов к месту, где удобнее строить пристань, из екатеринбургского ведомства. «Буде же Вашему превосходительству о вершинах неизвестно, то прошу послать из купцов и с ними тайно, вместо прикащика, геодезиста, который бы объехал надобные места и где быть пристани осмотрел и после сделав чертеж, вернее будет» писал И.К. Кирилов. Татищев, получив письмо, отправил к «вершинам» Яика екатеринбургского купца Ивана Харчевникова, а с ним послал геодезиста Ивана Шишкова, приказав тому взять с собой помощника («ученика»). Они должны были найти в верхнем течении Яика или какого-либо притока место, удобное для постройки пристани, откуда можно было бы по весне отправить припасы на плотах вниз по реке. Кроме того, они должны были подрядить живших там «татар» (имеются в виду башкиры – в документах того времени их часто называют татарами) построить сараи для хранения провианта и заготовить лес для плотов. Кроме того «ему Шишкову колико можно положение тех мест разведывать, и разсмотря сделать чертеж». 2 января 1735 г. два Ивана – Харчевников и Шишков – отправились к Яику.
Тем временем И.К. Кирилову сообщают о том, что место для пристани найдено. 31 декабря (по старому стилю) он писал Татищеву: «ныне подлинное известие получил, что можно плотами и судами сплавливать от устья, где впала с Сибирскую сторону речка Улжеде (Урляды), а на той речке в вершине соснового и другого лесу на дело судов и плотов довольно и называется тот лес Окту (Окто-Карагай – Карагайский бор), позади Хорошаевой деревни, день езду, верст с шестьдесят. Которую пристань взялся завести Сибирской дороги Каратабынской волости тархан Таймас батыр Шаимов и уже хлеба пуд тысячу и больше в Сибирских слободах чрез другого башкирца Бокчургу купил…». В связи с чем просил прислать инструменту: топоры, скобели, ломы, буравы и пр. в деревню Хорошаеву, с тем, чтобы «коль скоро прийдет солдат рота из Уфы, то взяв пойдут для дела изб и амбаров, или сараев на показанное место». Кроме того он сообщал, что к пристани отправятся и адмиралтейские корабельные мастера (такие в экспедиции были, напомню, что одна из ее задач заключалась в постройке пристани и судов на Аральском море). Проблема была в другом, эти мастера «у дела простых судов не бывали», то есть построить морское судно могли, а вот простой дощаник – не факт. Кирилов отмечал, что у Татищева таких мастеров довольно и просил прислать человек двух–трех «на первой случай прислать, они могут усмотря воды, такие и суда сделать». То есть построить баржи, исходя из полноводности реки, чтобы те не оказались слишком велики для верхнего течения Яика.
На день раньше, чем Татищеву (то есть 30 декабря 1734 г.), Иван Кириллович пишет «покорнейший рапорт» императрице Анне Иоанновне. А в нем сообщает, что «ту пристань по посылке от меня башкирской старшина Сибирской дороги … тархан Таймас-батыр осмотрел и позволение у вотчинника башкирца … именем Хорошая взял… Для караулу и строения на первой случай малого магазеина и рогаток, изготовления на суды и плоты лесов, командировал роту солдат, туда же послал судового мастера с плотниками и другими мастеровыми людьми, а к весне другую роту пошлю». То есть Василию Никитичу Кирилов излагает дело так, как оно есть, а Анне Иоанновне рапортует об успехах – мол согласие живущих на Яике башкир получено и рота к месту уже послана, и практически уже пристань строится! Именно на основании этого рапорта и датируют основание Верхояицкой пристани 1734 годом, хотя ничего заложено еще не было, а жившие в том районе башкиры согласия на постройку не давали и даже отряд к Яику из Уфы еще не вышел… Впрочем, об этом и о том, как же все-таки развивались события дальше рассказ впереди.
Иван Шишков с купцом Харчевниковым на 11 день по выезде из Екатинска (так назывался Екатеринбург в период «правления» В.Н. Татищева) добрались до той самой деревни Хорошаевой (Карашаевой) и выяснили, что все не так гладко. Хозяин деревни башкир Карашай сказал, что место для постройки сараев и складирования леса для плотов он не даст: «И оной Карашай нам сказал, что де когда Ногайской дороги башкирцы пропустят провиант везенной с Уфы в казачьей городок Сакмару для приготовления к новостроящемуся городу Оренбурху, тогда и я вам то место с охотою отдам». Также и людей для постройки сараев в деревне не было, но Карашай сказал, что если все будет номально, и башкиры Ногайской дороги пропустят обоз из Уфы в Сакмарск, то он отдаст под склады пустые избы и сараи в деревне. Шишков в своем отчете также отметил, что по дороге от Екатеринбурга к вершинам Яика «сенами великая скудость… тако же подводы нанять не можно». Выводы из доклада Шишкова Татищев сделал почти молниеносно. 24 января он получает отчет геодезиста и, похоже, сразу отдает распоряжение крестьянам Багаряцкой слободы – ехать в Табынскую волость «для проведывания об озере Чебаркуле, что оное – отдается на откуп и кому? И ежели можно, чтоб оное нанять под поселение якобы на себя». Отправились крестьяне Багаряцкой слободы Трифон Карандашев и Семен Юшков. На Чебаркуле башкир не оказалось, они перебрались на зиму в верховья реки Уй (современный Учалинский район Башкирии). Добравшись туда, крестьяне переговорили с табынцами (табын – одна из групп племен в составе башкир) об аренде озера на 5 лет и возможности постройки селения. Башкиры сказали, что взять озеро на откуп можно, а вот «крестьяном в наших местах землю дать не смеем, опасаясь Ея Императорского Величества указов…». Выяснилось, что на тот момент оз. Чебаркуль было отдано крестьянам Далматова монастыря за 20 рублей в год. На предложение багаряцких крестьян отдать озеро с будущего года в аренду им башкиры ответили, что в общем-то не против, но сейчас не все вотчинники (то есть башкиры – хозяева той земли) на месте, когда все будут в сборе, тогда мол пусть приезжают и договариваются. Казалось бы, зачем Татищеву понадобилось русское поселение на Чебаркуле? Все дело в том самом отсутствии мест, где можно было купить сена и сменить лошадей, на пути от русских слобод к верховьям Яика…
Хлопоты Оренбургской экспедиции шли своим чередом. Прапорщик Гладышев ездил по слободам и закупал муку и крупы для нужд экспедиции. Кирилов руководил. 29 января он писал Татищеву, что ему указали еще два места, где можно поставить пристань. К отправке на место постройки он назначил по одной роте из Уфимского батальона и Казанского полка, но они пока были в Уфе, ожидая приезда И. Гладышева, который знал «куды б им на осмотренное место надежнее прийти». Поскольку Гладышев из Теченской слободы выехал не раньше 23 февраля, то и солдаты из Уфы на Яик двинулись не раньше конца февраля. Инструкция капитану Уварову и поручику Ветошникову, командовавшим первой ротой, отправленной на Яик, подписана 21 февраля 1735 года Следовательно, вышли они после этой даты.
В письме от 30 марта Татищеву начальник экспедиции сообщал, что «пристань Верхояицкая, надеюсь на истинного бога, утвердится и там первая рота в крепком месте рогатками окинулись, а другая рота и адмиралтейские служители отсюды пошли 16 марта…». Таким образом, Верхояицкая пристань была реально основана в феврале-марте 1735 года. Хотя обычно принято говорить о 1734 годе – именно этот год официально считается датой основания Верхнеуральска. Но это такое историческое заблуждение – о том, что эта дата не верна, говорится давно, но поскольку 1734 год раньше 1735 года, то он кажется жителям Верхнеуральска как-то интереснее в качестве года основания их города (да и не только им). Это вообще распространенное явление. В Челябинске вот регулярно пытаются оживить тему мифической «Александровской слободы», которая якобы была предшественницей Челябинской крепости, а построена будто бы была в конце XVII в…. Уфимцы не желают отказываться от 1574 года, в качестве первого года существования города, хотя вроде как давно доказано, что Уфа была основана в 1586 году.
К месту закладки будущей Верхояицкой пристани первой пришла рота Уфимского гарнизонного полка под командованием капитана Уварова и поручика Ветошникова. Затем подошла рота Казанского полка, которой командовали капитан Корягин и прапорщик Игнатьев. Они построили необходимые складские и жилые помещения и крепость, поскольку настроение башкир оказалось вовсе не мирным, в чем нет ничего удивительного. Летом 1735 г. восстание уже охватило центральные и южные районы Башкирии. А затем перекинулось и на Зауралье.
Строить нормальную крепость у посланного отряда возможности не было – две роты для этого явно недостаточно. Крепости типа Миасской или Чебаркульской строили отряды, в которых было по 2–3 тысячи человек (включая крестьян). А отсыпать нормальные грунтовые валы силами солдат двух рот просто нереально. Поставить деревянный заплот – не из чего. Нормальный лес рос в 30–40 км от пристани. Оставались… прутья тальника, т.е. ивы. Солдат Девятков позже рассказал о том, что одна из групп бойцов отправилась резать тальник на «туры», т.е. для изготовления плетеных высоких цилиндров, которые засыпались грунтом, или другим балластом. П.С. Паллас писал в своих записках 1771 г.: «Около живущие татары и башкирцы верхнюю Яицкую крепость еще и поныне называют «Талкаллар» [фальшивая крепость], по причине что оная сначала наподобие валу обнесена была фашинником». «Талкаллар», точнее, «талкале» и означает «тальниковый город», фашинник – это просто прутья, обычно связанные в пучки типа снопов. Однако, из чего бы ни были сделаны ее стены, штурмовать ее восставшие башкиры не решились…
Дальнейшая ситуация во многом определялась тем, будет ли своевременно подвезено продовольствие из сибирских слобод? Поэтому я подробно расскажу о том, как складывалась ситуация с доставкой продовольствия. Первый же обоз, отправленный из Теченской слободы к Верхояицкой пристани и далее, к Оренбургу, летом 1735 г., был блокирован башкирами недалеко от оз. Уклы-Карагай. Подоспевшие части Сибирского и Оренбургского драгунских полков освободили обоз, и продукты были доставлены строителям Оренбурга. Но доставленных припасов было недостаточно, чтобы прокормить гарнизоны до весны. Зимой должен был прийти еще один обоз, но его в Оренбурге и Верхояицкой пристани не дождались…
Еще до выхода обоза, в ноябре 1735 г., начали поступать сообщения о том, что башкиры разных волостей говорили, что «как отправится провиант в Оренбурх то всеконечно будут разбивать и до Оренбурху не допустят». О том же сообщал из Верхояицкой пристани капитан Уваров. В.Н. Татищев прислал указ полковнику И. Арсеньеву, в котором предлагал ему сопроводить обоз до безопасного места. Обоз отправился из Теченской слободы 2 декабря, сопровождал его отряд драгун и пехоты в 357 человек, под командованием майора М. Шкадера. Кроме того, было 600 крестьян при подводах. И… попал в такую же ловушку как и летний обоз. Но если летом 1735 г., как писал А.И. Тевкелев, на команду, сопровождавшую продовольствие, напал отряд башкир числом около 260 человек, то зимой их было несколько тысяч. Дальнейшее повествование я предоставлю вести современникам и участникам событий, – документы, написанные офицерами Сибирского драгунского и Енисейского пехотного полков, красноречивы и вполне художественны по стилю изложения. Хотя «эффект» художественности, наверное, возникает из-за драматизма описываемых событий. Прежде чем приступить к изложению, напомню, что «ворами» в те времена называли любых нарушителей закона. Т.е. слово «вор» которое будет часто встречаться в документах применительно к башкирам, обозначает башкир, принимавших участие в восстании. Поскольку восстание, по логике государственной, является противоправным действием.
Первый рапорт майора Шкадера о нападении башкир на обоз не датирован, скорее всего, он был написан 23 декабря 1735 г.: «…из Теченской слободы отправились сего декабря 2 дня 1735 года и шли башкирскими жилами, а сего ж декабря 22 дня подле реки Янбики от неприятелей воров башкирцов сидим отакованы… и оных воров башкирцов с тысячу и больше… идти с места никак невозможно, понеже пришли (в) каменные горы и между ими проезд только в одну веревку (т.е. в одну колонну, гуськом)». Обоз растянувшийся между гор – идеальный объект для нападения, естественно, Шкадер не рискнул пойти на такой самоубийственный шаг. То, что башкиры атаковали команду Шкадера не в теснине, а перед входом в нее, на ровном месте, может свидетельствовать о нежелании уничтожать обоз. Хотя возможно, просто у кого-то не выдержали нервы, и атака началась раньше, чем планировалось. Дальнейшее развитие событий описано в доношении Шкадера от 24 января: «…недопустя (до Верхояицкой пристани) воры башкирцы подле речки Анби атоковали, и была силная баталия декабря з 22 по 24 число, да сего 1736 году генваря 6 дня с утра до вечера. На которой баталии побито: Енисейского полку салдат двое, фершел один; ранено: капрал один, салдат двое, Тоболского полку салдат двое, да разных слобод крестьян пять, ясашный татарин один. Итого ранено одиннадцать человек… О чем к его высокоблагородию господину полковнику Ивану Савичу Арсеньеву писали дабы следовал с командою на сикурс (на сикурс, значит на соединение – Г.С.)…».
Итак, Шкадер с продовольствием оказался окружен и ждал подмоги от Сибирского драгунского полка во главе с полковником Арсеньевым. Но помощь не пришла. О том, почему ожидание оказалось напрасным, рассказывает фрагмент из доношения Татищеву, написанного Арсеньевым 20 января 1736 г.: «сего 736 году генваря 4 дня … Сибирской драгунской полк с наличными людми, с пятью стами семью человеками, да Окуневского дистрикту с крестьяны девяносто осмью, у которых у многих ружья не имелось, выступили из Течинской слободы в марш для выручки отакованного казенного правианта ворами башкирцами, подле речки Янбики, отправленного из Течинской слободы в Оренбурх с маэором Шкадером… А сегож генваря 12 дня пришед к речке Куским вершинам… до атокованного правианта недошед за пятнатцат верст, воры башкирцы сибирской и нагайской дорог Юсуп да Жиянбай во многолюдстве, человек тысяч с пят и болше, отаковали нас со всех сторон и приступали к нам з жестоким приступом, и была с ними баталия от половины дня до вечера и всю ночь и на другой день третияго на десят (тринадцатого) числа с утра до самого вечера. И на той баталии убито: драгун шесть, крестьянин один; ранено … сорок пять человек…». Затем полковник объясняет: выстроить батальоны в каре и атаковать в пешем строю было невозможно потому, «что пришли великия каменыя горы и самыя тесныя места – в одне сани с трудностию пройти, а на казенных лошадей корм весь придержался, … и от бескормицы лошади во отаке помирали». Казалось бы, какой-то перебор – с чего бы лошадям помирать-то? Оказывается, крестьянских подвод из слобод вовремя не прислали и драгуны вынуждены были в сани с припасами запрячь своих строевых лошадей. А поскольку шли скорым маршем, то лошади, естественно, были измотаны, «а надлежало б драгуном быть всем конницею для скорого маршу и от нападения неприятелского опасного случая… а во время вышеписанного воровскаго нападения, к баталии драгуны лошадей (из подвод) по нужде выпрягали».
Если Шкадера окружили перед входом в теснину, то отряд Арсеньева оказался атакован уже втянувшись в распадок. Ситуация сложилась патовая – корма для лошадей нет, продуктов нет, беприпасы почти извели за двое суток боя, противник находится на вершинах и склонах окружающих гор, а по дороге можно проехать только «гуськом»… «А при вышеписанной баталии, генваря 13 числа в вечеру, воры башкирцы для переговору стали просить толмача. И посыланы к ним были от нас башкирцы ж, которые с нами были во отаке: Сибирской дороги Салзауцкой волости Исенгул Лушников, Балакатайской волости Абдула Качкин. И на переговоре сказали им Юсуп и Жиямбай, что: полковника с людми до отокованного правианта не пропустим, а буде же вперед пойдет, то будем дратца, и до последнего человека все тут на своей земле помрем, а правиант не токмо до Оренбурха, но до Верхояицкой пристани не допустим же». И в заключение полковник сообщал: «генваря 14 дня из ныняшнего маршу, из отаки, за малолюдством и за силным воровским нападением, и за немалою вредностию людям и лошадям, и за неимением правианта и фуража возвратились к Течинской слободе».
Первое сообщение Арсеньева о неудаче его похода, отправленное еще 16 января, вызвало гнев Татищева. В тот же день, когда Арсеньев составлял подробное доношение, которое я цитировал выше, Василий Никитич отправил ему суровый «ордер», где констатировалось, что «обоз с правиантом и припасами недругам на погибель оставлен», а дальше шло о мерах спасения обоза… Но меры уже запоздали. По описанию Шкадера: «по отпуске оного господина полковника (Арсеньева) напустили воры башкирцы еще на отаку тысящ с пять и хотели разбить. И по переговорке оные башкирцы объявили, что де правиантской обоз далее сего места вор Юсуп с товарищи пропустить не хочет, а ежели вперед пойдет или тут стоять будет, то всеконечно будем разбивать а не пропустим. А ежели назад пойдете, то дадим амонатов (заложников) и проводим честью. И сего ж генваря 16 дня командированных рот штаб и обер афицеры подписались, чтоб амонатов принять, а вместо их дать амонатов своих, из русских, и возвратиться. И по даче амонатов возвратились, понеже у нас пороху, как пушечного, так и оружейного стало быть за умалением (т.е. мало) и противитца (воевать) с ними было нечем. И сего генваря 23 дня в Теченскую слободу прибыли все благополучно». Насколько можно судить, заложников, после прибытия обоза обратно в Теченскую слободу отпустили обе стороны. По крайней мере, документов, где бы упоминалось о несоблюдении сторонами обязательств, мне не попадалось.
После возвращения обоза с продовольствием в Теченскую слободу (сегодня село Русская Теча), в донесении В.Н. Татищеву майор Шкадер сообщил: «токмо Каратабынской волости башкирец Кинзякей Акынчиков верную свою службы Ея императорскому величеству хотел объявить, и взялся провесть от воров башкирцев втайне, дабы не могли ведати, на Верхояицкую пристань казенного правианта двадцать два воза … всего 323 пуда». Решение Кинзякая было вполне объяснимо – гарнизон Верхояицкой пристани голодал. Практически все продукты, доставленные предыдущим обозом, были направлены в строящийся Оренбург, а в крепости почти ничего не осталось. Но о судьбе этого небольшого конвоя пока ничего не известно, можно лишь высказать предположения, но об этом ниже. Достоверных сведений о судьбе Верхояицкой пристани долго не было. Видимо, Кинзякей Акинчиков пропал вместе с обозом, который взялся доставить в крепость. В феврале до офицеров Сибирского драгунского полка стали доходить обрывки противоречивой информации, которые сообщали татары и башкиры, услышавшие рассказы других башкир, живших ближе к Яику. В одном сообщении говорилось что «слышали де они, (что) обретающиеся на Верхояитской пристани люди все от воров башкирцов побиты, а снаряд, пушки, ружье, порох и протчия припасы взяли себе. А учинили они воры таким образом: приехавши к той пристани и объявили, что послано с ними муки, чтоб идти с Верхояитской пристани в город Уфу, а им де башкирцам бутто велено их проводить, и выманив в пути всех побили. А откуда та мука послана и каким случаем, того ему не сказали…».
Другой рассказывал, что «будущих на Верхояитской пристани салдат всех за неимением у них правианту и за претерпеванием великой гладной нужды оттоль взяли Нагайской дороги башкирцы Аджигит да Емет с товарищи в трех стах человеках, и повезли в город Уфу на подводах, которые подводы дал под салдат Нагайской дороги башкиретин Карабай, а сколко числом салдат и под них подвод дано и наемные ли или нет про то я не слышал и помянутые башкирцы Аджигит да Емет и все триста человек в том что довесть их всех до города Уфы благополучно по своей вере к шерти приходили и Куран целовали и в том подписались, а пушки оставили у башкиретина у Жинбая». Третий вновь излагал худший вариант: «приезжали на Верхояицкую пристань Сибирской дороги воры башкирцы Кумрацкой волости Токчюра с товарыщи и имевшихся на той пристани обер афицеров и салдат выманили тому дней з десять и обнадежили их чтоб препроводить в город Уфу по той дороге которой пришли и всех побили». Было ясно, что пристани больше не существует. Уже в марте месяце в инструкции, данной В.Н. Татищевым полковнику И. Арсеньеву предлагалось попытаться восстановить Верхояицкую пристань, точнее ее укрепления. А летом возле реки Синары был найден бежавший из плена солдат Семен Мокеевич Девяткин, похоже, единственный выживший из гарнизона Верхояицкой пристани. Его рассказ удивительным образом включает в себя обе версии, доходившие до офицеров в пересказе…
С осени пристань фактически была в осаде – окрестности контролировались отрядами восставших башкир. Продовольствия не осталось. Иногда башкиры, не принимавшие участия в восстании, с риском для жизни доставляли что-нибудь из продуктов. К зиме ситуация ухудшилась, а после того, как зимний обоз с продовольствием был блокирован в Карагайском бору и развернут обратно в Теченскую слободу, к пристани пришел и руководитель восстания Юсуп Арыков с основным отрядом. К этому времени продуктов не осталось совсем, солдаты дошли до того, что ели падаль, многие болели или просто обессилели. Арыков предложил гарнизону уйти в «сибирские слободы» и обещал беспрепятственный проход и помощь лошадьми и продуктами, но командир гарнизона не соглашался. Как выяснилось, правильно делал… В начале февраля Арыков прислал для переговоров «лучших людей», т.е. старшин. Десять человек впустили в крепость, чтобы выслушать их предложения. Старшины повторили предложение Юсупа, сказав, что в противном случае гарнизон просто уморят голодом. Капитан Уваров поставил условие «ежели де присягу учините и куран поцелуете в том что нас сохранно проводите, то выйти мы из крепости готовы». Башкиры (те самые лучшие люди, посланные Юсупом Арыковым для переговоров) принесли клятву на Коране. На другой день было пригнано 200 лошадей с санями, куда погрузили оружие, амуницию, больных – здоровые пошли пешком, и двинулись в сторону слобод, т.е. на восток. Но уже на другой день было сказано, что в слободы их не пустят и надо идти обратно в Уфу, той же дорогой, по которой пришли на Яик… Видимо, старшины, давшие присягу, увидев, что людей повезли, куда было обещано, разъехались по домам, а Юсуп решил повернуть дело по своему.
Пересказывать перипетии этой трагедии я не буду. Она растянулась на несколько дней. Погибли практически все солдаты двух рот. Раненых, которых капитан Уваров оставил в одной из деревень (сани и лошадей у солдат отобрали, а нести раненых и обмороженных, к тому же оставшихся без теплой одежды, было невозможно), башкиры разобрали по домам, в работники. Одним из них был Семен Девятков, солдат 24 лет. Спустя некоторое время он сбежал от «хозяина» и рассказал историю гибели гарнизона Верхояицкой пристани. Правда, финал этой истории произошел уже без его участия. Можно предположить, что обоз Кинзякая Акинчикова был перехвачен отрядами Юсупа, и подводы с хлебом использовали как своего рода дополнительный аргумент в переговорах с гарнизоном крепости. По крайней мере, такая версия возможна, если исходить из рассказов некоторых башкир, приведенных выше.
