В 2023 году исполнилось 150 лет с открытия архипелага Земля Франца-Иосифа и 110 лет с открытия архипелага Северная Земля. В ознаменование сих «круглых» дат, в программе нашей осенней экспедиции на ГС «Р. Муклевич», помимо прочего, значилось посещение мест, где нога человека впервые ступила на территорию означенных архипелагов: мыс Берга на острове Октябрьской Революции Северной Земли и остров Вильчека на южной оконечности Земли Франца-Иосифа. Однако пройти к мысу Берга нам не удалось, поскольку северный выход из пролива Шокальского был наглухо заблокирован плавучими льдами, а вот северные берега сравнительно тёплого Баренцева моря, в виде Земли Франца-Иосифа, оказались вполне доступны.
Тихим тёплым снежным днём 2 октября, сопровождаемые фонтанами в изобилии здесь водящихся китов, мы зашли в пролив Лаврова, отделяющий от архипелага его самые юго-восточные острова, и встали на якорь у острова Вильчека в районе мыса Шиллинга. Сравнительно маленький и отнюдь не самый зрелищный среди двух сотен островов Земли Франца-Иосифа, остров Вильчека вошёл в историю как стартовая точка, с которой началось знакомство людей с этим отдалённым, суровым, труднодоступным архипелагом. Тогда, 150 лет назад, первооткрывателями новой суши посчастливилось стать участникам австро-венгерской полярной экспедиции под началом Карла Вайпрехта (Carl Weyprecht) и Юлиуса Пайера (Julius von Payer) на парусно-паровой баркентине «Адмирал Тегеттгоф».
Открытие произошло случайно (если, конечно, это слово вообще применимо в подобных случаях). Экспедиция Вайпрехта–Пайера 1872-1874 годов ставила перед собой, в первую очередь, задачи обследования моря или земель к северо-востоку от Новой Земли. В идеале, исследователи надеялись обнаружить Северо-Восточный проход в высоких широтах, где – вдали от берегов континента – некоторыми учёными предполагалось наличие относительно тёплого полярного моря с более простыми ледовыми условиями (сорок лет спустя эту же идею попытается осуществить Владимир Русанов), и выйти через Берингов пролив в Тихий океан.
Согласно плану, экспедиция должна была пройти из Баренцева моря в Карское, обогнув с севера Северный остров Новой Земли, т.е. желаемый маршрут пролегал гораздо южнее берегов неведомого на тот момент архипелага. Но, как и в подавляющем большинстве арктических экспедиций, всё пошло не так, как предполагалось…
Путь в неизвестность
Для начала нужно упомянуть, что экспедиции Вайпрехта и Пайера 1872-1874 годов на «Тегеттгофе» предшествовало рекогносцировочное плавание 1871 года на парусном судне «Исбьёрн» по Новоземельскому (Баренцеву) морю. Главной целью был сбор данных о температуре воды и воздуха, характере течений и влиянии Гольфстрима, ледовом режиме и т.д. В тот год ледовая обстановка оказалась благоприятной, вследствие чего «Исбьёрну» удалось достичь весьма высокой широты N78°45'. По результатам разведывательной экспедиции Карл Вайпрехт пришёл к оптимистичному выводу, что благоприятное плавание в абсолютно неизученном районе Ледовитого океана вполне возможно, и есть основания рассчитывать на успех грядущей экспедиции.
Трёхмачтовая баркентина «Адмирал Тегеттгоф» была построена в 1871 году на одной из верфей Бремерхафена специально для полярного плавания. Судно оснастили вспомогательной паровой машиной мощностью 100 л.с., а деревянный корпус ниже ватерлинии обшили железными листами для защиты от льдов.
Главным спонсором и организатором экспедиции явился граф Иоганн Непомук Вильчек – австро-венгерский аристократ польского происхождения, путешественник, полярный исследователь, коллекционер, меценат, один из богатейших землевладельцев Австрии.
Многие полярные путешественники отмечали позднее, что экспедиция Вайпрехта и Пайера 1872-1874 годов была образцом экипировки для арктических походов. До мелочей были продуманы конструкции палаток и саней, техника передвижения по льду через трещины и полыньи, крепление брезента, рационы питания как людей, так и собак. В достаточном количестве были примусы, топливо, оружие.
Полный экипаж «Тегеттгофа» насчитывал 24 человека, в их числе Карл Вайпрехт (командир судна, начальник экспедиции на море и во льдах), Юлиус Пайер (начальник экспедиции на суше, картограф), два офицера-судоводителя, ледовый лоцман, врач, кок, два егеря-собачника, машинист, кочегар, плотник, боцман и одиннадцать матросов. Команда была Австро-Венгрией «в миниатюре»: довольно пёстрый национальный состав, говоривший на немецком, итальянском, венгерском и славянских языках. В качестве судового языка был выбран итальянский.
В соответствии с предполагаемой длительностью экспедиции, было взято снаряжения и продовольствия на три навигации и две зимовки между ними. У полярников имелось четыре спасательных шлюпки, восемь собак, различные приборы (анероиды, ртутные барометры, лоты и т.д.) и прочее необходимое снаряжение. Также были получены сопроводительные документы от правительства Российской Империи в двух экземплярах для К. Вайпрехта и Ю. Пайера на случай их разделения по прибытии в Сибирь. Это ещё раз указывает на то, насколько продумана была экспедиция.
13 июня 1872 года судно вышло из Бремерхафена, спустя 3 недели оно прибыло в Тромсё. Там к команде присоединился последний участник, старый опытный полярник, ледовый лоцман и гарпунщик Эллинг Карлсен.
Проведя несколько приятных дней в норвежском порту и его окрестностях, пополнив снаряжение и провиант, 14 июля моряки продолжили путь на северо-восток – в Баренцево море, к берегам Новой Земли.
Несмотря на внушавшую оптимизм рекогносцировку, навигация 1872 года в Баренцевом море выдалась очень ледовитой; Вайпрехт и Пайер ожидали встретиться со льдами гораздо севернее. Уже с конца июля «Тегеттгоф» начал попадать в поля сплошного льда и периодически дрейфовал без возможности вырваться из ледяных лап даже с помощью пара.
3 августа судно достигло западного побережья архипелага Новая Земля. Под парусами и под парами баркентина очень медленно продвигалась на север вдоль гористых берегов.
Одновременно с основной экспедицией в Арктику, со Шпицбергена к северо-западному побережью Новой Земли отправилось вспомогательное судно «Исбьёрн» под командованием Иоганна Вильчека: презрев сложную ледовую обстановку, граф намеревался сдержать данное в Вене обещание и заложить для экспедиции на мысе Нассау провиантский склад – первое прибежище на случай потери судна.
12 августа у острова Панкратьева команда «Тегеттгофа», к своему удивлению и радости, увидела парусник Вильчека – мецената и друга. Корабли совместно продвинулись ещё немного на северо-восток, и 15 августа на одном из островов Баренца (восточном) близ мыса Нассау в большой расщелине меж скал полярники заложили продовольственный склад: 2000 фунтов ржаного хлеба в бочонках и 1000 фунтов гороховой колбасы в запаянных металлических ящиках. Никто из них никогда сюда не вернётся и не воспользуется этими припасами. Остатки продовольственного депо только спустя 148 лет, в 2020 году.
Совместно отпраздновав 18 августа день рождения императора Франца Иосифа I, 21 августа 1872 года экспедиция попрощалась с командой «Исбьёрна» и своим меценатом. «Исбьёрн» направился на юг. «Тегеттгоф» попытался продвинуться на северо-восток, но в тот же день попал в ледовый плен… Как оказалось – навсегда. Ледяная ловушка больше не откроется.
Итак, на сороковой день после выхода из тромсёйской гавани застывшее море обступает «Тегеттгоф» со всех сторон, открытая вода пропадает. С этого времени «Тегеттгоф» уже не корабль, а хижина, вмороженная в лёд, убежище, тюрьма. Отныне экипаж вместе с кораблём дрейфует на льдине, на ледяном острове, который то уменьшается, то растёт. Они дрейфуют в слепящую пустоту, затем в сумерки долгой ночи, во тьму, озаряемую разноцветными сполохами полярных сияний, на север, северо-восток, северо-запад и опять на север – целиком во власти неведомых морских течений и ледовой пытки. Они уже никуда не направляются. Всё подступает к ним само, идёт навстречу – два года, из которых восемь месяцев солнце не восходит; заброшенность и страх; стужа, такая, что тёплые шерстяные одеяла примерзают к обледенелым переборкам; одышка лёгочных заболеваний; обморожения, грозящие смертельной опасностью, которую корабельный врач Кепеш может отвести только мучительной ампутацией; цинготные разрастания дёсен, которые они срезают друг другу ножницами, прижигая раны соляной кислотой; мрачное отчаяние, робкие лучи надежды…
Но страшнее всего полярникам покажется яростный вой льдин – во время первой зимовки они то и дело с оглушительным скрежетом и визгом вгрызаются одна в другую, разверзаются трещинами и громоздятся высоченными торосами, грозя раздавить «Тегеттгоф».
Всё приготовлено на тот случай, если придётся оставить судно. Когда грохот льда и треск судна возвещают о начавшемся сжатии, участники экспедиции бросаются в каюты, наспех одеваются и выбегают на палубу, каждую минуту готовые спрыгнуть на лёд. Месяц за месяцем, лёд постепенно выдавливает, выжимает судно, поднимая его выше над поверхностью.
Вайпрехт не теряет времени даром. Ночи напролёт сидит он один в наблюдательной палатке, поставленной по его распоряжению на льду, ведёт метеорологические, астрономические и океанографические журналы, отмечает колебания земного магнетизма, записывает длинные столбцы цифр, вычисляет причудливый курс дрейфа, замеряет лотом морские глубины, описывает, подсчитывает, проясняет взаимосвязи. Он весь внимание.
Жизнь на корабле течёт в тесноте и скученности, и все члены команды близко знакомятся между собой: Карлсен, в молодости отыскавший на Новой Земле зимовье великого Баренца, Клотц, побывавший на высочайших пиках, умеющий ходить по канатам и заваривать целебные настои, Фаллезич, участвовавший в строительстве Суэцкого канала и рассказывающий невероятные истории про Египет, заядлый курильщик боцман Лузина, гармонист Марола и остальные – все они сообщают друг другу повести своей жизни, снова и снова, в разных вариантах. Только у их начальников дружбы не выходит, меж ними начинается отчуждение. Пайер горюет о потерянном времени. Ему хочется открывать новые земли и морские пути, хочется ездить на собаках по неизученным местам, ему тесно в наблюдательной палатке, он жаждет вернуться с замечательной географической новостью, чтобы встретили его бурным ликованием. Для Вайпрехта море, где они сейчас дрейфуют, тоже достаточно неизученно и ново. Работы и без того полным-полно; сведения, которые он собирает, послужат науке, а не национальному честолюбию, жаждущему теперь любой ценой покорить и Северный полюс; но ведь Северный полюс для науки ничуть не важнее любой другой точки Крайнего Севера! Обуявшая весь мир погоня за славой первооткрывателей и высокоширотными рекордами ему претит, он предпочитает воротиться домой с надёжными результатами и без людских потерь, нежели с приблизительным наброском ледовой земли. Новые территории, конечно, дело хорошее. Но не ради одной только славы и не любой ценой. В этом Пайер, безусловно, с ним согласен, и всё же вернуться домой без успеха, без новой земли для него позорнее смерти. Мечты Пайера целиком сосредоточены на огромных ледяных горах, что высятся средь окрестной пустыни, – эти великаны явно оторвались не от глетчеров Новой Земли, слишком они огромны для тамошнего побережья, слишком могучи. Нет, эти горы принесло сюда от другой, неведомой земли, и он, Пайер, непременно её найдёт.
Время от времени полярники разбрасывают в разных концах окружающих их льдов бутылочную почту – в запечатанных сургучом бутылках содержатся сообщения, повествующие о ходе и планах экспедиции, призванные пролить свет на судьбу моряков, если вдруг они безвестно погибнут, а одна из бутылок с посланием попадёт в руки людей. Лишь через 48 лет норвежский зверобой найдёт на западном побережье Новой Земли первую из бутылок, которые экспедиция снова и снова оставляла на разных широтах. Текст записки гласит следующее:
Австрийская яхта «Адмирал Тегеттгоф», экспедиция в Северный Ледовитый океан. В ловушке паковых льдов, 14 февраля 1873 г.
21 августа 1872 г. вблизи берегов Новой Земли под 76°22′ северной широты и 62°3′ восточной долготы были зажаты льдами. От той поры дрейфовали с паком по воле преобладающих ветров и за зиму не раз терпели ущерб от постоянных ледовых подвижек. Ныне корабль, поднятый на несколько футов, находится среди льдов самого тяжелого вида, однако во вполне приемлемом состоянии. На борту все в добром здравии, особых заболеваний нет. Как только льды вскроются, рассчитываем идти дальше на ост-зюйд-ост, чтобы достичь сибирского побережья вблизи полуострова Таймыр, а затем следовать вдоль оного на восток, насколько позволят обстоятельства. Летом 1874 г. двинемся в обратный путь через Карское море. Самая высокая широта, достигнутая нами доныне, – 78°51′, при 71°40′ к востоку от Гринвича; новых земель не обнаружено. До середины октября 1872 г. побережье Новой Земли во всех направлениях было плотно закрыто льдами, позднее мы потеряли его из виду. Если льды раздавят корабль, мы рассчитываем пешком добраться до побережья Новой Земли, где нами был заложен провиантский склад. Пайер (подпись), Вайпрехт (подпись)
Указанные в документе адресаты – венское Военно-морское ведомство и императорско-королевские консульства – к тому моменту прекратят своё существование, монархия распадётся, а начальников экспедиции уже не будет в живых; бывший первый помощник на «Тегеттгофе», старый отставной вице-адмирал Густав Брош, откликнется на сообщение о находке бутылочной почты – напечатает в хроникальном приложении к венской «Новой свободной прессе» свои воспоминания, высказав надежду, что эта дерзкая научная экспедиция никогда не канет в забвение…
С 21 августа 1872 года по 27 февраля 1873 года судно преодолело вместе со льдами около трёх градусов по широте и достигло отметки N79°12'.
Первый восход солнца над горизонтом 19 февраля отметили костюмированным карнавалом. Завершение полярной ночи способствовало активности, зимовка подходила к концу. Но даже потепление не способствовало освобождению судна от власти льда.
С конца мая до конца августа участники экспедиции изо дня в день боролись за освобождение судна из ледового плена – лёд взрывали, кололи, пилили, изобрели даже специальные пилы для льда. Но куски льда опять смерзались, а судно оставалось на месте. Да и что могли сделать 24 человека с пяти-семимильной льдиной, окружающей «Тегеттгоф»? Лёд, который зима втиснула под корабль, местами достигал девятиметровой толщины, и все попытки опустить баркентину до уровня моря привели лишь к тому, что «Тегеттгоф» приобрёл большой крен. Пришлось подпирать корпус балками, чтобы корабль не перевернулся.
Конец августа прошёл в охоте на тюленей. Стало ясно, что экспедиции предстоит вторая зимовка, и она будет ещё более сложной, чем первая. Нужно было запасать топливо для горелок – тюлений жир.
И вот, когда настроение участников стало заметно ухудшаться, состоялось открытие.
Наконец-то земля!
Около полудня мы стояли, облокотясь о борт, смотрели в редеющий туман, сквозь который временами проглядывало солнце, как вдруг ползущая мимо стена тумана расступилась и далеко на северо-западе открылись скалистые кряжи, а через считанные минуты нам во всем блеске предстала картина горной страны! В первый миг мы оцепенели, не веря себе, но затем, захваченные неистребимою реальностью своего счастия, восторженно грянули: «Земля, земля, наконец-то земля!» Хворых на корабле как не бывало, все высыпали на палубу, чтобы собственными глазами убедиться, что перед нами неоспоримый результат нашей экспедиции. Хоть и обретён сей результат без нашего содействия, просто благодаря счастливой причуде нашей льдины, будто во сне… Много тысячелетий прошло, а люди даже не подозревали о существовании этой земли. И вот теперь маленькой горстке почти побежденных людей выпало ее открыть – в награду за стойкую надежду и мужество перед лицом страданий, – и эта горстка, которую на родине уже полагали без вести пропавшею, почла за счастие в знак глубокого уважения к далекому своему монарху дать вновь открытой земле имя императора Франца-Иосифа. Юлиус Пайер
30 августа 1873 года боцман Пьетро Лузина пишет в вахтенном журнале: Terra nuova scoperta – Открыта новая земля. «Тегеттгоф» в этот момент находится в 79°43′ северной широты и 59°33′ восточной долготы.
В первые сентябрьские дни команда прекращает все работы по вызволению «Тегеттгофа». Теперь их внимание и заботы целиком сосредоточены на земле, которая открывается глазу то в двадцати, то в тридцати километрах, порой исчезает в грядах тумана и вновь, ещё краше прежнего, является из незримости, – их земле, что в медленном танце дрейфа поворачивается перед ними, будто могучая, величественная красавица, показывая свои горные кряжи, скальные обрывы, кручи, мысы. Terra nuova. Не обман зрения, не мираж. Они вправду открыли новую землю. Раз за разом порываются достичь её берегов, и раз за разом лабиринт разводьев, ледовые барьеры и страх, что натиск льда отрежет обратный путь к кораблю, заставляют их вернуться. С небывалой отчётливостью люди осознают своё бессилие, злость и малодушие, когда земля тает в тумане и на целых семь дней пропадает из виду. Неужели это и всё – зрелище отдалённого побережья, мимолётная картина на трассе неумолимого дрейфа? В эти дни смятение то и дело гонит их прочь от корабля, беспорядочной толпой, неосторожно, и даже Вайпрехт не удерживает их и не успокаивает, когда, измученные и разочарованные, они возвращаются из белой стены тумана.
Но на сей раз арктическая зима благоволит первооткрывателям. Льдина примерзает к ледовому поясу, окружающему архипелаг. Дрейф сводится теперь к медленным подвижкам у побережья – туда-сюда, туда-сюда. Сама эта земля служит им якорем. И даже когда опускаются осенние сумерки и вновь нарастает угроза зимних ледовых сжатий и всех ужасов мрака – земля остаётся рядом, меняет свои очертания лишь незначительно.
Утром 1 ноября на северо-западе перед нами лежала эта земля, залитая сумеречным светом; отчётливость скалистых её кряжей впервые возвестила нам, что она безусловно в пределах досягаемости, милях в трёх от нас – можно добраться до неё, не опасаясь, что не сумеешь воротиться на корабль. Все сомнения исчезли; преисполненные энтузиазма и неукротимого возбуждения, мы, карабкаясь по нагромождениям льда, спешили на север… к земле, а когда одолели ледовое подножие и вправду ступили на неё, то вовсе не замечали, что вокруг лишь снег, скалы да мёрзлые обломки и что на свете вряд ли найдётся край более печальный, более пустынный, чем сей остров; для нас это был рай, и потому назвали мы его островом Вильчека. Столь велика была радость наконец-то достичь земли, что мы обращали внимание на такие здешние явления, какие в иной ситуации вовсе не привлекли бы нашего интереса. Мы заглядывали во всякую расщелину, трогали каждую глыбу, любая форма, любой контур, какие тысячи раз и повсюду являет глазу любая трещина, приводили нас в восторг… Здешняя растительность отличалась крайнею скудостью, ограничиваясь, судя по всему, немногими лишайниками; желанного плавника нигде не видно. Мы рассчитывали обнаружить и следы северных оленей или песцов, однако ж все поиски остались бесплодны, живности на этой земле, должно полагать, не водилось… Высокой торжественностью дышит уединенный край, где доселе не ступала нога человека, хотя ощущение это возникает лишь благодаря нашей фантазии и волшебству непривычного, а сама по себе снежная земля полюса никак не может быть поэтичнее Ютландии. Но мы стали очень восприимчивы к новым впечатлениям, и золотистая мгла, поднявшаяся на южном горизонте из невидимой полыньи и колышущейся пеленою затянувшая пламень полдневного неба, казалась нам такою же сказочной, как пейзаж Цейлона. Юлиус Пайер
2 ноября они вновь стройной колонной, один за другим, шагают к берегам острова Вильчека, форпоста архипелага. Пайер и на сей раз впереди всех. Наконец-то (!) он руководит походом, а Вайпрехт идёт вместе с командой, несёт свёрнутый шёлковый флаг. И вот они от имени императора торжественно вступают во владение новой землёю, подняв на широте 79°54' меж тёмно-зелёных долеритовых столпов двуглавого орла. Отряд складывает каменную пирамиду и прячет внутри документ, который объявляет Его Величество Франца-Иосифа I, императора Австрии и короля Венгрии, первым государем этой обледенелой пустыни из кристаллических пород.
Заложенный в 1873 году документ пролежит здесь, на острове Вильчека, до 1991 года, когда его найдёт немецкий полярный путешественник Арвед Фукс в ходе экспедиции на своей яхте «Dagmar Aaen». В настоящее время документ хранится в Немецком морском музее в Бремерхафене (по соседству с музеем).
Ну а «Тегеттгоф» свою вторую полярную зимовку проведёт под южным берегом острова Вильчека. Эта зима будет всё-таки не такой яростной и жестокой, как предыдущая. Здесь, под защитой близкой земли, ледовые сжатия послабее, пустота поменьше. Следующей весной исследователи надеются разведать эту землю, а потом, наконец, отправиться домой, хотя бы и пешком через льды. Между тем, этой зимой симптомами цинги страдают уже девятнадцать человек. В декабре экспедиционный врач Кепеш сообщил офицерам, что машинист Отто Криш неизлечимо болен туберкулёзом. Криш борется с болезнью, до середины января ещё ведёт дневник. Он скрупулезно, как первооткрыватель, который служит отечеству и науке, изо дня в день записывает свои наблюдения, силу и направление ветра, температуру воздуха… Симптомы туберкулёза проявляются и у начальника экспедиции, Карла Вайпрехта.
24 февраля, после ста двадцати пяти дней мрака, над горизонтом вновь появилось солнце. В этот безоблачный вторник офицеры огласили команде решение: в конце мая экипаж оставит корабль и с помощью имеющихся саней и шлюпок будет возвращаться в Европу. Для начала пойдут к продовольственному депо, оставленному на Новой Земле. А перед тем, в период с середины марта по начало мая, будет проведено обследование, картографирование и описание открытой земли, насколько это возможно...
Первую санную вылазку на близлежащие острова Юлиус Пайер вместе с шестью соратниками и тремя собаками произвёл с 10 по 15 марта, при этом условия были запредельно жестокие, воистину экстремальные. Температура опускалась до -50°С.
Базальтовые башни, ледяные заторы, блистающие безжизненные горы, провалы, гребни, осыпи, утёсы – и ни мха, ни кустарников. Только камни и лёд.
В эти дни Пайер прямо-таки повергает своих спутников в трепет. Как и все, он страдает от тяжёлых нагрузок, от стужи, обморожений и болезненного отогрева задубеневших членов, – но без устали ведёт геодезическую съёмку и восторженно нарекает имена островам, мысам, горам, фьордам, ледникам, проливам… Пока остальные отдыхают, обер-лейтенант заставляет своих егерей взбираться вместе с ним на скальные кручи, посиневшими пальцами делает зарисовки и записи. Сухопутный начальник подгоняет своих людей, сердито, запальчиво гонит их всё дальше – и, тем не менее, в первую вылазку им так и не удаётся выйти за пределы самых южных островов и побережий архипелага. Эта земля яростно им сопротивляется; против здешних бурь бессильны и человеческий гнев, и восторженный энтузиазм.
На следующий день после возвращения отряда на судно, 16 марта 1874 года, скончался Отто Криш. Машиниста похоронили на скалистом южном берегу острова Вильчека, в одной из расселин среди базальтовых столпов. Над могилой установили простой деревянный крест.
Не теряя времени, Пайер готовится ко второй санной вылазке – большому походу на крайний север архипелага. Помимо Пайера, в участниках снова три собаки и шесть человек: трое прежних (в том числе, оба егеря-тирольца – Клотц и Халлер) и трое новых. Тысячу гульденов серебром пообещал Пайер своим товарищам, если будет достигнут 81-й градус северной широты, и две с половиной тысячи – если будет покорён 82-й. Множество островов архипелага теперь не кажутся сухопутному начальнику достойной наградой за годы лишений; Пайер жаждет ещё и нового широтного рекорда. В матросском кубрике ходит слух, что г-н обер-лейтенант намерен не только пересечь восемьдесят вторую параллель, но и вправду покорить Северный полюс.
В путь выступили 26 марта...
И опять геодезисты с великим трудом пробираются вперёд и повторяют все тяготы первого санного похода, волокут свой груз вдоль побережий всё новых островов, пересекают замёрзшие проливы, переваливают через горы, наносят эту землю на карту, и, что бы ни происходило, всё происходит среди ледяной заснеженной безжизненности, периодически нарушаемой лишь медведями.
5 апреля обсервации мичмана Эдуарда Орела показали, что восемьдесят первая параллель ими пересечена.
Одна дуговая секунда, другая, третья – разведчики пробиваются всё дальше на крайний север. Пайер полон решимости дойти до самой северной точки архипелага, несмотря на собственные физические страдания и на страдания и изнеможение своих спутников.
Мало что на свете может быть увлекательнее открытия новых земель. Зримое без устали возбуждает фантазию, заставляя ее достраивать очертания, снова и снова восполнять пробелы незримого. И пусть очередной шаг всякий раз уничтожает иллюзии, фантазия сей же час готова их воскресить… сила этого импульса слабеет, только когда совершаешь долгие переходы через снежные пустыни к берегам столь отдаленным, что очертания их меняются недостаточно быстро и не дают путнику простора для догадок. Юлиус Пайер
На рисуемой им карте появляются всё новые и новые названия – обер-лейтенант обходится с наречением имён как хозяин, как настоящий первооткрыватель. Поскольку в своё время сухопутный начальник учился в военной академии Винер-Нёйштадт и вышел оттуда в чине пехотного лейтенанта, то сей же час целый остров, словно исполинская мидия, лежащий в Австрийском проливе, получает имя остров Винер-Нёйштадт. Будто приговоры о ссылке, рассыпает Пайер по архипелагу имена, роется в памяти и отыскивает всё новые города и друзей, которых желает увековечить во льдах, не забывает отдать должное и монаршему дому, искусствам и науке: одну гигантскую каменную башню он называет мыс Грильпарцера, другую – мыс Кремсмюнстер. Реестр непривычных для русского слуха имён удлиняется день ото дня – остров Клагенфурт, остров Эрцгерцога Райнера, Земля Кронпринца Рудольфа, мыс Фиуме, мыс Триест, мыс Тироль и так далее, – но спутники Пайера день ото дня слабеют. Подчинённые не могут следовать за нарекающим имена с тою же энергией, с какой он исполняет свою миссию.
10 апреля Юлиус Пайер оставляет двоих обессилевших матросов под присмотром егеря Иоганна Халлера в лагере на мысе Шрёттера острова Гогенлоэ. Впереди за проливом сияет могучая стена ледника Миддендорфа – это уже остров Рудольфа, самая северная территория Земли Франца-Иосифа и всего Восточного полушария, но человечеству сей факт пока неизвестен.
Впрягшись в сани вместе с тремя спутниками и двумя оставшимися собаками, Пайер пересекает усеянный ледяными горами и трещинами-разводьями пролив, но как только они поднимаются на ледник, выясняется, что егерь Александр Клотц не в состоянии больше тащить сани, поскольку его обмороженные ноги стёрты до мяса и причиняют жуткую боль. Разгневанный неприятным сюрпризом Пайер отправляет Клотца назад на Гогенлоэ. Расстроенный егерь молча уходит, однако и разведчикам не удаётся продвинуться далеко вперёд по куполу ледника – тяжёлые сани внезапно проваливаются в занесённую снегом ледниковую трещину, утягивая с собой матроса Заниновича и собак. По счастливой случайности, все целы, а сани застревают примерно на десятиметровой глубине. Пайер мчится за помощью на мыс Шрёттера, на ходу сбрасывая мешающую обувь и пуховую одежду. Орел поспевает за ним с трудом, всё больше отстаёт и, в конце концов, теряет начальника из виду. Не отводя взгляда от полузанесённых снегом утренних следов, Пайер бежит вперёд. Орела давно уже не видно. Занинович сидит в провале. А Клотц невесть где. Каждый теперь совсем один. Разведочный отряд австро-венгерской полярной экспедиции – перепуганная, рассеянная во льдах кучка людей, которых захлестнули ужасы этого края, подобно тому как буря врывается в дырявую крышу и разносит её в клочья. И более всех перепуган сам сухопутный начальник.
Из дневника егеря Иоганна Халлера:
Г-н обер-лейтенант со своими товарищами направлялся через ледник. Но в самом начале пути матрос Занинович вместе с собаками и санями провалился в ледниковую трещину. Г-н обер-лейтенант спасся от падения только благодаря тому, что перерезал постромки. Он велит мне и моему отряду захватить длинную спасательную веревку и спешить к трещине на помощь бедолагам. На веревке меня спускают в трещину, где я обнаружил и матроса, и собак еще живыми. Одного за другим я обвязывал веревкой, и всех подняли наверх. Сани не пострадали и тоже были извлечены из провала. Напоследок я опять обвязался веревкой и тоже выбрался на поверхность. Таким образом, все кончилось благополучно, без ущерба. Г-н обер-лейтенант мог продолжить путь, а я со своим отрядом воротился на остров и с тревогою стал дожидаться возвращения г-на обер-лейтенанта.
После такого приключения на леднике, Пайер счёл за лучшее обойти остров Рудольфа с запада, заодно нанеся на карту тамошние мысы: Бророк, Аук (где сорок лет спустя найдёт последнее пристанище Георгий Седов), Столбовой… У северного побережья острова путешественников встретила открытая вода, за которой виднелись льды, а совсем далеко на севере, как будто бы, тёмные рваные каёмки неведомой суши... Юлиус Пайер даже дал название этим землям-призракам: Земля Короля Оскара и Земля Петермана. Только спустя годы будущие исследователи достоверно установят, что дальше к полюсу суши нет.
Оставив сани на мысе Германия, 12 апреля 1874 года трое героев прошли по северному побережью острова и добрались до выступающего северо-восточного мыса, получившего имя Флигели.
По замерам Орела, они как будто бы пересекли восемьдесят вторую параллель и добрались до N82°5′, хотя на самом деле здесь можно говорить скорее о выдаче желаемого за действительное. Возможно, штурман ошибся на четырнадцать дуговых минут по объективным внешним причинам, а возможно, сознательно немного слукавил, памятуя об обещанной Пайером награде. На самом деле, это не важно. Главное, они сумели дойти до самого северного предела, не отступили и не сломались.
Юлиус Пайер написал в дневнике:
С гордым волнением мы впервые воздвигли на Крайнем Севере флаг Австро-Венгрии, понимая, что несли его до последнего предела, насколько хватило сил. Огорчительно было сознавать невозможность ступить на те земли, которые мы видели перед собою… Нижеследующий документ, помещенный в бутылку, мы депонировали среди камней:
Участники австро-венгерской полярной экспедиции достигли здесь, под 82°5′, самой северной точки своего пути, а именно после семнадцатидневного пешего перехода от корабля, вмерзшего во льды под 79°51′ северной широты. У побережья они видели открытую воду небольшой протяженности. Открытая эта вода была окаймлена льдами, каковые в северном и северо-западном направлении достигали земли, отстоящей в среднем приблизительно на 60-70миль, однако же установить характер и структуру оной оказалось невозможно. Сразу по возвращении на корабль, после надлежащего отдыха, экипаж в полном составе покинет корабль, чтобы вернуться в Австро-Венгрию. К этому вынуждают безнадежное положение корабля и случаи заболеваний. Мыс Флигели, 12 апреля 1874 г. Антонио Занинович, матрос Эдуард Орел, мичман Юлиус Пайер, начальник
Обратный путь до «Тегеттгофа» занял 12 дней. В эти дни началось серьёзное потепление – весна вступала в свои права… С безоблачного неба ослепительно светило солнце, отражаясь в белом ледяном мире, лёд в проливах стал стремительно таять, из-под снега проступала вода. На обратном пути к кораблю исследователям пришлось очень спешить. Там, где несколько дней назад проходили без проблем по твёрдому снежному покрову, теперь проваливались по пояс. В южной части Австрийского пролива вообще чернела открытая вода – два дня они потратили на обход в поисках ледяного моста, чтобы в итоге пробиться к своему судну, всё так же обездвиженному в необозримом ледяном паке…
Тем временем на «Тегеттгофе» по распоряжению Вайпрехта вовсю готовились к скорому оставлению корабля и пешему маршу на юг. Тщательно отбирали с собой только те вещи, которые были необходимы для общего выживания, оставляя на обречённом судне всё личное, лишнее и необязательное. Если бы экипаж «Тегеттгофа» знал, какими ценными историческими артефактами обернутся их обычные бытовые предметы для потомков, возможно, они потрудились бы перевезти значительную часть своих вещей на остров Вильчека, тем самым сохранив их для истории (на острове было найдено совсем немного артефактов австро-венгерской экспедиции).
Морской и ледовый начальник, принимая в расчёт силы экипажа, вес провианта и крайнюю сложность маршрута, выверяет все варианты своих планов. Но что бы из снаряжения и провианта ни тащили с собой двадцать три человека помимо трёх спасательных шлюпок, всё это способно обеспечить им жизнь не более чем на три месяца. За эти три месяца они должны дотащить шлюпки до открытого моря через сотни километров высоченных изломанных торосов, чтобы затем под парусами и на вёслах дойти до Новой Земли. И даже если это удастся, вся надежда лишь на то, что у берегов безлюдного архипелага они случайно встретят зверобойную шхуну, которая ещё не сбежала от зимы и возьмёт их на борт. Своими силами им до Европы не добраться, разве что до побережья России. Но даже и Архангельск на спасательных шлюпках выглядит недостижимо.
В последние недели перед выступлением все разговоры в кают-компании и в матросском кубрике, по сути, сводятся к попыткам разубедить себя, что шансы вернуться из Арктики пешком очень-очень малы. Ни одному судовому экипажу ещё не удавалось выдержать такой марш без людских потерь. Но в конце концов они едва ли не с облегчением отворачиваются от студёных императорских земель и целиком посвящают себя сборам. Лишь Пайеру трудно расстаться с открытием. Недели не прошло после завершения большого санного похода, Лукинович по-прежнему лежит пластом и требует постоянного ухода, а обер-лейтенант настаивает ещё раз напоследок пройтись по новой земле – по западным горным кряжам. 29 апреля Пайер в сопровождении Халлера и первого помощника Броша выступает в третий санный поход. Но уже через три дня Брош идти не в силах, потом не выдерживает и Халлер. На последнюю вершину сухопутный начальник восходит один. Затем разведчики поворачивают обратно; 5 мая они вновь на «Тегеттгофе». Четыреста пятьдесят миль, больше восьмисот километров, – вычисляет Пайер, – пройдено им по Земле Франца-Иосифа. Всё, хватит, – говорит Вайпрехт, морской и ледовый начальник, – больше никаких разведочных вылазок. И сухопутный начальник не протестует.
За пять дней до выступления прекращаются все астрономические, метеорологические и океанографические замеры и вносятся последние записи в научные дневники, а также и в вахтенный журнал. По приказу Вайпрехта важнейшие документы запаивают в металлические ящики и распределяют по трём шлюпкам; frutti – так матросы зовут этот груз, который необходимо везти не менее бережно, чем провиант.
Возвращение домой
20 мая 1874 года Австро-венгерская полярная экспедиция покидает своё судно. Под полуночным солнцем матросы и офицеры тащат три тяжело нагруженные спасательные шлюпки – три крепкие норвежские китобойные шлюпки с мачтой и люгерным парусом; поставленные на полозья, они движутся по ледяным торосам и по глубокой, скользкой снежной шуге рывками, метр за метром. Часто люди проваливаются по пояс – лишь на такой глубине ноги нащупывают твёрдый лёд – и шлюпки проваливаются вместе с ними.
Лямки до крови натирают плечи и ладони. Каждый отрезок пути и каждое препятствие им приходится одолевать трижды, потому что транспортировка одной-единственной шлюпки требует всех сил, какие у них есть. Так проходит эта ночь: мучительно медленно они тащатся вперёд, волокут шлюпки одну за другой прочь от «Тегеттгофа». Но после десяти часов такой надсады уходят от корабля не более чем на километр, и красавица баркентина вновь влечёт их к себе: как хорошо было бы отдохнуть там, на койках – куда теплее и безопаснее, нежели в тесных шлюпках, под брезентом. Им очень плохо без корабля. Но Вайпрехт неумолим. Вайпрехт никого на корабль не отпускает. Мы на пути в Европу, – говорит он, – мы оставили корабль. И вот после первого, крохотного перехода они лежат под брезентом, скрюченные, промокшие, измученные, – до смешного близко от «Тегеттгофа». А Европа бесконечно далеко. Даже если б они могли идти к норвежскому берегу строго по прямой, не обходя часами каждый ропак, каждую трещину – строго по прямой! – и не спуская шлюпки по десять и пятнадцать раз на дню в разводья и полыньи, делая три гребка вёслами, а затем снова вытаскивая шлюпки на лёд, – даже если б они умели летать, до побережья, к которому они стремятся, всё равно пришлось бы одолеть без малого тысячу миль. А летать они не умеют.
Кому эта правда невмоготу, может и на сей раз утешаться надеждой, что будущее окажется доброжелательнее, собственные силы – крепче, льды – проходимее, а груз полегчает. Но те, кто пережил пытку санных походов по негостеприимным новым землям, знают, что мучения всегда множатся, только множатся. Правда такова, что первый день обратного пути был лишь примером следующих недель и месяцев, лишь образчиком времени, которое в итоге станет для них квинтэссенцией всех невзгод и разочарований арктических лет.
Спустя две недели Вайпрехт, Орел и десять матросов возвращаются к кораблю (до него пока лишь несколько километров) за последней шлюпкой. Но и распределив груз по четырём шлюпкам, они продвигаются вперёд еле-еле, иной раз на день-другой застревают в паковых торосах и ждут, когда трещина расширится до разводья или обломки льдин осядут (весна всё-таки, тепло!) и наконец-то откроют путь. А это ожидание ещё страшнее, чем когда-либо на борту «Тегеттгофа».
Провиант и силы тают. Если им улыбается охотничья удача, они едят сырую медвежатину и тюлений жир. Но их самих гложут, изнуряют льды. Порой, в удачные дни, когда они полагают, что сумели продвинуться на юг, дрейф полярных льдов потихоньку-полегоньку подхватывает их и вновь относит на несколько дуговых минут к северу. После двух месяцев пути они всего-навсего километрах в пятнадцати от исходной точки, горы Земли Франца-Иосифа по-прежнему близко. Однако оптимизм Вайпрехта непоколебим. Вся наша надежда, – говорит морской начальник, – только на этот переход через льды, другого спасения нет; мы дойдём до берегов Новой Земли и отыщем какой-нибудь корабль, хотя бы зверобойный; мы поплывём в Норвегию, не пойдём пешком, а поплывём. Он твердит это снова и снова. И те из матросов, кто роптал, полагая, что все эти жестокие муки совершенно напрасны и куда лучше было бы вернуться на «Тегеттгоф» и, в крайнем случае, зазимовать там в третий раз, ждать, чтобы море подобрело, ждать чуда или хотя бы смерти, зато в сухой каюте… – даже они уже не ропщут после речей Вайпрехта, день-другой не ропщут. Но подлинных своих чувств морской и ледовый начальник не поверяет в эти дни никому; в дневнике возвращения (эту узкую, размером с нагрудный карман, книжицу лишь спустя десять лет найдут в его архиве) он карандашом, неизменно красивым готическим почерком записывает вот что:
Каждый потерянный день даже не гвоздь, а целая доска в крышку нашего гроба… Тащить сани по ледяным полям – сущие слезы, ведь выигрыш в несколько миль с точки зрения нашей цели совершенно не важен. Самый легкий бриз гонит нас в любом направлении куда дальше, чем самые напряженные дневные усилия… Я не показываю виду, но вполне отдаю себе отчет в том, что, если обстоятельства коренным образом не изменятся, нам конец… Часто меня самого удивляет, с каким спокойствием я смотрю навстречу будущему; иногда я словно бы не имею со всем этим ничего общего. Решение на самый крайний случай уже принято, и потому я совершенно спокоен. Тревожит меня лишь судьба матросов…
Решение на самый крайний случай все офицеры «Адмирала Тегеттгофа» одобрили ещё на борту: коль скоро обратный путь заведёт в безнадежность, продовольствие кончится и силы иссякнут, офицеры наложат на себя руки и посоветуют экипажу поступить так же. Ведь смерть от пули, безусловно, милосерднее, чем медленное, унизительное умирание, и прежде всего её следует предпочесть тем ужасам, какими так часто сопровождалась гибель арктических экспедиций, – зверским дракам за клочок мяса, краху человеческого порядка, каннибализму, наконец, и безумию. Нет, императорско-королевская полярная экспедиция не могла… не имела права погибнуть, как стая голодных волков. Конец, если он неминуем, должно встретить смело и решительно, как судьбу. Но кто заговорит об этом уже сейчас? Сейчас они глубоко во льдах, средств к существованию почти не осталось, и Вайпрехт записывает в дневнике:
…все помыслы мои лишь об одном: схоронить мои заметки так, чтобы в будущем году их нашли…
Но конец? Когда он уже неминуем? Кто это определит? И разве они, сами того не сознавая, не показали давным-давно, что тоже будут цепляться за каждую минуту этой кошмарной и единственной жизни и в конечном счёте набросятся друг на друга, все против всех. Марола подрался с Леттисом из-за пайки тюленьего жира, а Скарпа затевает потасовку с Карлсеном из-за нескольких крошек табаку. Матросы и раньше иной раз по пустякам устраивали мордобой, зачастую с большим шумом, но редко с серьёзными последствиями. Необычно другое: теперь и ледовый лоцман пускает в ход кулаки, и даже офицеры и начальники не скрывают своих разногласий, более того – ненависти. Пайер со злостью выговаривает Орелу, снова и снова, и тот в конце концов кричит ему в лицо: мерзавец, видеть тебя больше не могу! А потом приходит час, когда меж начальниками экспедиции вспыхивает яростная ссора – такими их прежде никто не видывал. По обыкновению тщательно, на первый взгляд невозмутимо, а может статься, с глубокой обидой Вайпрехт записывает и сей итог ледовых лет:
Пайер… опять так переполнен яростью, что я в любую минуту ожидаю серьезной стычки. Из-за сущего пустяка… он прилюдно наговорил мне обидных колкостей, которые я никак не мог оставить без ответа. Я предупредил, что впредь ему должно остерегаться подобных выражений… В результате последовал новый приступ ярости, он сказал, что прекрасно помнит, как еще год назад я угрожал ему револьвером, и заверил, что непременно опередит меня в таком случае, даже без обиняков объявил, что посягнет на мою жизнь, коль скоро поймет, что домой ему не вернуться.
Возможно, в случае гибели экспедиции Пайера–Вайпрехта тот, кто впоследствии нашёл бы её останки, истолковал бы это свидетельство непримиримости как начало конца, хотя, возможно, и просто как подтверждение отчаянной беспомощности. Строить такого рода домыслы бессмысленно, ибо теперь, в августе 1874 года, под 77°40′ северной широты и около 61° восточной долготы льды наконец-то отпускают их, будто надоевшую игрушку, и более не принуждают служить банальным примером тому, что человек человеку волк.
Происходящее теперь – то самое полное изменение обстоятельств, в которое никто уже не верил, которое уже полагали невероятной, несбыточной мечтой, и происходит оно только потому, что арктическое лето 1874 года выдалось очень тёплым, такого не было много лет и долго ещё не будет: чёрные трещины и разводья мало-помалу ширятся, голубеют, полыньи превращаются в большие озёра. Медленно, но верно, словно кучевые облака тихим вечером, обломки паковых льдов расступаются, барьеры раздвигаются, как ворота шлюзов. Там, где властвовали недвижность и оцепенение, теперь всё тает, течёт, движется. Люгерные паруса полны ветра. Стремительные, блескучие тени шквалов мечутся впереди. На вёслах и под парусом они держат курс на юго-восток. Всё реже теперь приходится вытаскивать шлюпки на лёд и волоком доставлять к следующей открытой воде. И вот уже перед ними расстилаются лишь плоские поля плавучих льдов, обширная, изрезанная несчётными озёрами и реками равнина, которая словно дышит, поднимаясь и опускаясь, тяжело и размеренно. Это морская зыбь. Они достигли границы льдов. По ту сторону зыблющейся равнины взлетают птичьи стаи. Там, под тёмным небом, лежит открытое море.
День нашего освобождения пришелся на 15 августа, праздник Успения Богородицы, и мы разукрасили свои шлюпки флагами… С троекратным «ура» мы оттолкнулись ото льда, и началось плавание по открытому морю. Удача наша зависела от погоды и от беспрестанной работы весел; случись шторм, шлюпки, наверное, потонут… С несказанным удовлетворением мы наблюдали, как белая кайма льдов постепенно превращается в тонкую полоску и наконец исчезает. Юлиус Пайер
16 августа кто-то кричит «лёд!», и они в ужасе смотрят на юг. Но в конце концов оказывается, это всего лишь далёкие снежные горы Новой Земли, медленно встающие из океана. Там, возле этой земли, они отыщут какой-нибудь корабль. Так обещал морской начальник, Вайпрехт. И вот они уже налегают на вёсла в бурных водах у выветренных скалистых берегов. Бухты пустынны. Ни льдов. Ни корабля.
17 августа падает туман, и заложенный два года назад на «Трёх Гробах» провиантский склад незамеченный остаётся позади. Когда проясняется и они обнаруживают свой промах, Баренцевы острова уже за горизонтом. Но возвращаться на север теперь никак нельзя. Время сжимается. Впервые за много месяцев они снова видят, как заходит солнце. Если поблизости ещё есть рыбаки, промышляющие семгу, или зверобои, то скоро они станут снаряжаться домой.
18 августа, в день рождения императора, страшная усталость гонит их к земле. Трое суток беспрерывной гребли – и теперь они без сил сидят у костра и пьют за здравие монарха разбавленный ром. Сколь кроток и тих этот край в сравнении с архипелагом, который они открыли для своего государя. Осыпи, сплывающие к ним из заоблачных высей, поросли низенькой травкой, мхами, а кое-где и цветами. Незабудки редкостной красоты, записывает в своём дневнике Вайпрехт, такие красивые, что я сомневаюсь, незабудки ли это.
Сон их недолог. Грозно и гулко отдаётся в скальных кручах грохот ледников, теперь неумолчный. Предвестие резкой перемены погоды. Нужно плыть дальше.
Берега Новой Земли почти повсюду неприступны, и это принудило нас немедля продолжить путь, хотя от долгой напряженной гребли плечи и руки у нас одеревенели и распухли. До сих пор мы тщетно высматривали хоть какое-нибудь судно… увы, ничего не видно, только суровое величие арктических гор… потом заштормило, мы совершенно выбились из сил, буря разъединила шлюпки, в которых было полно воды, и экипаж без устали ее вычерпывал… механически мы гребли дальше сквозь бесконечный потоп, навстречу тайне развязки. Юлиус Пайер
24 августа 1874 года в семь вечера, когда с юго-запада задувает лёгкий бриз, команды российских зверобойных шхун «Святой Николай» и «Святой Василий», стоящих на якоре в новоземельской бухте Пуховая, видят направляющиеся к ним шлюпки, узнают флаги и понимают, что это пропавшая экспедиция, о которой сейчас так много говорят в гаванях Ледовитого океана. Кое-кто из чужаков не в силах без посторонней помощи подняться по забортному трапу «Святого Николая». Когда Вайпрехт передаёт капитану Фёдору Воронину выданную в Петербурге царскую охранную грамоту и Воронин среди безмолвия, запинаясь, читает вслух, что Его Величество Государь император Александр II препоручает австро-венгерскую полярную экспедицию заботам своих подданных, русские матросы обнажают голову и преклоняют колени перед чужаками, измождёнными, обезображенными гнойниками и следами обморожений.
Юлиус Пайер впоследствии очень эмоционально описывал встречу с бородатыми русскими, с удивлением и состраданием смотревшими на приближающиеся шлюпки с участниками экспедиции. Австрийцы были приняты с подобающим уважением и искренним радушием. По воспоминаниям Пайера, русские начали с угощения – оленины, рыбы, хлеба, масла, чая, водки и пр. Языковой барьер не был преградой для выражения взаимных симпатий. Потом австрийцы посетили вторую русскую шхуну, стоявшую неподалёку.
26 августа «Святой Николай» покинул Новую Землю и, выдержав в море сильный шторм, 3 сентября 1874 года доставил австро-венгерскую экспедицию в норвежский порт Вардё. Русские спасители были щедро награждены монархами обеих империй – Австро-Венгерской и Российской. Участников полярной экспедиции ждал триумфальный приём в Европе.
Австро-Венгерская экспедиция К. Вайпрехта и Ю. Пайера, безусловно, является одной из важнейших полярных экспедиций второй половины XIX века. Главное достижение – открытие Земли Франца-Иосифа и пересечение её с юга на север, достижение самой северной точки архипелага. Благодаря хорошей научной подготовке экспедиции, она выполнила множество метеорологических и магнитных измерений, дала общее представление о земле, которую они открыли, а сам ледовый плен «Тегеттгофа» расширил познания о ледовом дрейфе. Несмотря на одного погибшего машиниста Отто Криша, экспедиции удалось уцелеть. Других жертв удалось избежать благодаря хорошей подготовке снаряжения, провианта (включая лимонный сок) и охоте на белых медведей.
К. Вайпрехт и Ю. Пайер вернули к жизни вопрос о научном исследовании Арктики и открытии Северо-восточного прохода, продолжив развивать идеи в этом направлении. Уже через год, в Граце, Карл Вайпрехт предложил перейти от национальных экспедиций к международному сотрудничеству, что в итоге вылилось в организацию Первого международного полярного года (1882/1883 гг.), когда 11 государств смогли создать пояс из 13 полярных станций в Арктике и провести годичные наблюдения по единой программе. Поучаствовать в этой программе удалось и самой Австро-Венгрии, которая установила полярную станцию на острове Ян-Майен в Гренландском море.
* * *
Надо признать, что описание получилось несколько более пространным, чем изначально рассчитывал автор тайника. Но что ж поделать, если из песни слов не выкинешь. Понятно, что не каждому судьба предоставит возможность побывать на Земле Франца-Иосифа в целом и на острове Вильчека в частности, чтобы найти эту закладку (скорее всего, до первого посещения тайника пройдут десятилетия, хотя чем чёрт не шутит), зато каждый может отправиться в виртуальное путешествие по страницам истории и порадоваться (или пожалеть), что не оказался на месте первооткрывателей.
Многие исторические подробности почерпнуты автором тайника из книги «» австрийского писателя Кристофа Рансмайра, изучавшего ход экспедиции по архивным документам и дневникам моряков.
Тем геокэшерам, кто предпочитает длинным текстам короткие видео, могу порекомендовать к просмотру 6-минутное видео «».
Ну а тем, кто желает более глубоко погрузиться в тему ЗФИ и/или почитать про отечественных героев, очень рекомендую увлекательную книгу Валериана Альбанова «» – сам с превеликим интересом прочитал её в бумажном виде, пока мы находились в море.
