Ай-Петринское плато. Здесь климат не по-крымски суров. Март здесь еще зимний месяц. Снега, бураны, метели. Хорошо зимой лыжникам, экскурсантам: приехал на машине, покатался и вниз, в тепло. А каково было партизанам, которые пересекали яйлу без соответствующей одежды, голодные, да еще нагруженные амуницией? Проезжая по шоссе Бахчисарай –Ялта, на 44-ом километре, там где шоссе выходит на яйлу, на пригорке вы увидите памятник партизанам, который у туристов получил имя «Памятник погибшему радисту». В книге И. Вергасова «Крымские тетради» описан этот мартовский переход ялтинского партизанского отряда по заснеженной яйле от Чайного домика в заповедник. Вот отрывок из книги, прочитав который вам станет ясно, с каким трудом дался этот переход, сколько партизан погибло в снегу. И что означала смерть радиста, который один знал волну и позывные для связи с Большой землей. «В бараках ветросиловой станции жарко горели печи. Мы топили не маскируясь. Едва ли карателям придет в голову, что в бараках — мы. Партизаны умывались, некоторые даже брились. Мы с радистом заняли маленькую комнату, запретив тревожить нас. — Ну как, Иванов, есть надежда? — Попробую, может, и выйдет. — Ну, давай, давай. Судьба наша в твоих руках. Я всячески старался помочь радисту соединить банки. Заряд в банках не пропал. С включением каждой банки стрелка вольтметра все ближе подвигалась к заветной красной черте — «норма». Только слишком медленно работали руки радиста. За последние дни он очень сдал, тень осталась от человека. Работает, соединяет банки, но делает все это как-то безжизненно. Мне и жалко его до смерти, и обругать хочется, но тогда, пожалуй, он будет совсем ни на что не способен. — Иванов, родной, скорее, ведь надо выходить на связь. — Я знаю, я тороплюсь. Батарея анода готова. Подбираем накал. Дело пошло лучше. Подобрав несколько штук четырехвольтовых батарей, мы соединили их параллельно. В приемнике раздалось характерное потрескивание. — Шифр не забыл? — с замирающим сердцем спросил я Иванова. — Нет. — Возьми, — я протянул ему бумажку с набросанным коротким текстом: «Обком партии. Продукты получили, батареи разбились, бросайте рацию с питанием. Переходим в заповедник. Завтра ждите в эфире». Иванов долго возился. Я страшно боялся, как бы он не запутался. Десятки раз повторяя позывные, Иванов посылал в эфир наши отчаянные сигналы. И вдруг! — Что-то есть!.. — не своим голосом закричал радист. Я схватил наушники и наконец услышал, да, услышал долгожданный сигнал. Все отчетливей и отчетливей Севастополь посылал в эфир тире и точки: «Мы вас слышим, мы вас слышим, переходим на прием, переходим на прием». — Иванов, давай передачу! Оба мы дрожали от нетерпения. Наконец-то связь, такая долгожданная! Через каждые десять минут мы взаимными сигналами проверяли связь. И только через сорок минут получили ответ. Здорово ругал я себя в ту минуту, что не удосужился изучить [288] радиодело. Иванов долго возился. Карандаш в его руках дрожал, и потребовалось более получаса, пока он протянул мне готовую радиограмму: «Переходите заповедник. Ждем координаты на выброску. Сообщите сигналы для летчиков. Налаживайте разведку. До свидания. Секретарь обкома Меньшиков». Это был праздник! Каждый хотел лично прочесть радиограмму. Бумажка пошла по рукам. Люди читали и чувствовали: новые силы вливаются в их сердца. Теперь все смотрели на радиста с уважением. Еще вчера этот человек ничем не отличался от остальных, а сегодня он стал самым почетным членом коллектива. Каждый предлагал ему свои услуги. Подсовывали даже сухарики из своих мизерных запасов. Но радист был скучен, вял и почти не реагировал на внимание товарищей. Видимо, он чувствовал себя очень плохо... Мы все встревожились. — Что с тобой, Иванов? — Ко сну что-то клонит. — Ложись, вот ватник. Парочку часов успеешь поспать. Радисту тотчас отвели место. Его берегли. Он стал необходим, как никто другой. ...Темнело. В горах подозрительно тихо. Тусклая луна большим круглым пятном показалась из-за гор, едва освещая яйлу, окутанную огромным белым саваном. Все мертво. Нам предстоял большой, трудный переход: за ночь пересечь Ай-Петринскую и Никитскую яйлы и у Гурзуфского седла по горе Демир-Капу спуститься в буковые леса заповедника. К утру переход необходимо было закончить. Как обычно, растянувшись в цепь, мы вышли из этих гостеприимных, теплых бараков, где за один день испытали столько хорошего: поговорили с Севастополем. Гурзуфская яйла — самая высокогорная часть Крыма. Она пустынна, пейзаж ее однообразен. Зимой бывают здесь ураганы исключительной силы. Они внезапны, коротки и сильны. Когда мы вышли, ночь была тихая, морозная. На снегу образовался наст, ноги не проваливались, идти легко. И все-таки с первого же километра наш радист стал сдавать. Отдав другим свой автомат и мешок, я взвалил на плечо рацию и распределил радиопитание среди партизан штаба. Только вещевой мешок с продуктами Иванов никому не решился отдать. Мы уже пересекли утонувшую в сугробах Коккозскую долину, когда с востока внезапно подул ветер, вздымая смерчи снежной пыли. А с ветром стала надвигаться черная туча, подбираясь к диску уже поднявшейся луны. [289] Все сильнее и сильнее становились порывы встречного ветра. Нас запорошило. Впереди не видно ни зги — густой белый туман. Со страхом я видел, что радист выбивается из сил. Он отдал уже свой вещевой мешок с продуктами. — Иванов, тебе плохо? Радист не сказал, а прошептал: — Я дальше не могу... Оставьте меня. Я сам остановился как вкопанный, и все остановились за мной. — Да ты понимаешь, что говоришь? Как это оставить? Ты должен двигаться! — Но я не могу... Я схватил его руки. Они были холодные. Да ведь он умирает! Что же делать? — Иванов, Иванов, мы тебя понесем. Ты только бодрись... Партизаны без команды подхватили почти безжизненное тело радиста. Ветер налетал на нас с бешеной силой, забивая дыхание, Все чаще и чаще преграждали путь только что наметенные сугробы. С каким трудом преодолевали мы их!.. Вдруг я услышал шепот комиссара: — Командир, он умирает! — Кто? — Радист. — Не может быть! — закричал я и осекся... Люди окружили Иванова, пытаясь сделать все возможное, лишь бы помочь ему. Спинами загораживали его от ветра. Жаль было товарища, да и каждый понимал, что значит для нас сейчас смерть радиста. Радист умер. С Ивановым, казалось людям, ушло все: надежда, силы, вселенные в нас вестью из Севастополя. Я не знал, на какой волне работал Иванов. [290] Быстро вырыли яму в глубоком снегу. Простившись, опустили тело и забросали снегом. В гнетущем молчании снова пошли вперед".
Если нашли опечатку в описании тайника, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter, чтобы сообщить автору и модератору.
Использование материалов сайта только с разрешения автора или администрации, а также с указанием ссылки на сайт. Правила использования логотипа и названия игры "Геокэшинг". Размещение рекламы | Авторское право Геокэшинг в соцсетях: