Две фигуры сидели в морозном небе над Белой Калитвой. Уже почти стемнело, и пушистый снег быстро укрывал их плечи и головы. У одного можно было чётко различить два огромных крыла, покрытых белыми перьями, сложенных за спиной. Светлые кудри слегка играли на ветру. Фигура эта сидела прямо, переливалась, отсвечивала золотистым и не двигалась. Сгорбленная же фигура другого напротив, выглядела какой-то колючей, всё время ёрзала, будто бы не находя себе места, чёрные перепончатые его крылья, как и он сам, были почти неразличимы на фоне темнеющего неба. Только коротко разгорающийся и остывающий огонёк трубки в его зубах не давал золотистому совсем потерять его из виду. Они сидели рядом и спорили, перебивая друг друга. Вокруг, сколько хватало взора, лежало бесконечное белое покрывало степи, разбавленные разве что парой терриконов да голубоватыми венами замёрзших рек, а внизу под ними, не переставая, но всё реже рождались и гасли длинные изогнутые нити, состоящие из множества огненных точек. Что-то всё время сверкало и грохотало, где-то что-то горело. Несколько танков, выстроившись дугой, били перед собой в белесую снежную завесу, поднятую ветром. Бой шёл к завершению.
Колючий нервно щёлкал компостером: - Да говорю ж тебе, такова их природа – мочить друг друга! Не могут они без этого. Все мои клиенты… - Прикуси язык! – отвечал ему золотистый. – Убийство убийству рознь!
Тут к спорящим откуда-то снизу воспарили два полупрозрачных человека. На них была испачканная немецкая форма, у одного была пробита каска и на щеке запеклась кровь, у другого в груди зияла сквозная дыра, а каски не было вовсе. Люди в немецкой форме растерянно глядели на колючего и золотистого. Вдруг когтистая лапа небрежно поманила того, что в каске. Тот подплыл и протянул билетик. Компостер хрустнул на билетике, а когтистый, не вынимая трубку из зубов, лениво процедил:
- Первый тоннель направо. Ну а ты, дырявый, что стесняешься? – поманил он следующего. – Билетик! – хрусть, - Первый тоннель направо. Все-е-е наши! – злорадствовал колючий и от удовольствия бил себя заострённым хвостом по ляжке.
Солдаты поплыли прочь. Золотистый не возражал. Он лишь отрешённо разглядывал поле боя сверху, а там, на земле, не прекращалась канонада. Где-то заработал крупнокалиберный.
- Сам смотри, - шипел хвостатый, поблёскивая маленькими красными глазками, - вот какие причины у этих знойных азиатов погибать в ледяной пустыне? Сколько мы их в этих степях с тобой наблюдаем: что сарматы, что монголы, что татары, что вот теперь башкиры-туркмены - все вперемежку, а всё туда же, одно знают, в глотку друг другу зубами вцепиться! И это в такую-то холодину! И пасли бы себе овец, урюк кумысом запивали, а вот поди ж ты! Пришли сгинуть за тысячи километров от дома! И почему ж? – Он передёрнул плечами, съёжился и, не дожидаясь ответа, продолжал: – А потому что в крови у них это! Жить они не могут без войны!
- Война лишь средство. Смысл совсем в другом, – спокойно ответил блестящий. - И в чём же? – расхохотался чёрный. - А ты у них сам спроси.
В этот момент к собеседникам воспарил следующий прозрачный боец, раскосый, в грязной шинели без погон. Солдат держался за левый бок, густо забрызганный кровью. Обмороженное его лицо было опущено вниз, и когда он поднял глаза, озарилось немалым удивлением. Колючий довольно хмыкнул: сколько миллионов раз он уже видел это выражение!
Солдат долго, ничего не понимая, смотрел то на одного, то на другого. А потом стащил с головы порванную ушанку и пробормотал под нос:
- Всё, что ль? Красноглазый залился смехом: – Ага, отстрелялся почитай! Ты кто будешь, откуда? - Лейтенант Атаев я, – с недоверием ответил солдат. – 294-й кавполк. - Из города какого, тебя спрашивают, – пристал колючий. - Из Бедерента… - А сюда как попал? – не унимался колючий. - Я не знаю… - как-то по-детски удивлённо протянул Атаев, перебирая руками ушанку. Чёрный скептически прикрыл глаза когтистой лапой и глубоко вздохнул. - Тебя спрашивают, как ты вот сюда попал, - он описал мохнатыми лапами полукруг и ткнул пальцем вниз: - На эту реку, в бой?
Атаев увидел далеко внизу несколько человек, ещё сражавшихся с врагом. Несколько мгновений назад он был рядом с ними, и рядом с ними отчаянно бился плечом к плечу… Холодно уже не было. Пробитая грудь не болела. Помолчав, он потянул носом, и начал рассказ:
«Наша Башкирская кавдивизия - добровольческая. Но там не только башкиры, конечно, а ещё туркмены, узбеки, каракалпаки, татары, украинцы, казаков много. Мы фашиста от самого Сталинграда гоним. Но за Донбасс эта сволочь, похоже, решила зацепиться всерьёз. Тут уголь, а без угля, наш политрук говорит, Гитлеру не поднять ни головы, ни экономики. Чтоб ему пусто было!
А намедни наши казачки на ту сторону ходили, по языка. Ну, опрокинули одного, тряпку ему в зубы, и приволокли, значит, в расположение. А тот и поплыл сразу, рассказал, что где лежит, сука фашистская. Артиллерия ихняя ночью перестаёт работать, фрицы по землянкам забиваются греться, только одних пулемётчиков оставляют. Вот наш эскадрон позавчера в ночь и двинулся по льду на ту сторону, высоту занимать»
- Что ж это вы, кавалерия, а ни одного коня с вами нету? – Перебил его мохнатый. Глаза солдата привыкли к темноте и он отчётливо мог разглядеть у того на голове рожки. - Так спешились мы, – в его голос вернулась неуверенность, – почто скотинку зазря губить? Мы ж через реку, а там по крутому берегу да через минное поле и сразу в немецкие окопы. Лошадям там делать нечего.
Тут возникла пауза, так как к беседующей небесной компании с поля боя летели ещё две души. Но, несмотря на то, что летели они вместе, это были враги. У немца в шее торчала сапёрная лопатка, башкир же был пронзён в грудь немецким штык-ножом. - О, рукопашная пошла! – Не без удовольствия прервал тишину рогатый и саркастически скривился, осматривая шею с сапёрной лопаткой. – Ойй, как чётко!
И пока он компостировал билет немца, слева от себя вдруг услышал: «Проходи, тоннель налево!» Рогатый аж копытами щёлкнул от досады. - Эй! Башкир тоже мой! Но башкир уже растворялся где-то вдали. Крылатый молча отрицательно покачал указательным пальцем и колючий, закусив губу, замолк. А крылатый жестом велел душе Атаева продолжать.
- Дайте закурить? – в ответ попросил тот, но не встретив со стороны собеседников никакой реакции, продолжил и так. - Дала наша артиллерия по окопам, подготовила почву, а тут и мы ворвались. Передушили немца будь здоров. - Сорок семь душ, - сладко уточнил рогатый и прищурил от удовольствия свои маленькие глазки. - Продвинулись совсем немного. С высоты 79,9 поливали нас как петрушку в огороде. Мы взяли её, блиндажи гранатами закидали, кто уцелел – тех штыками добили. – Атаев помолчал, сам себе о чём-то усмехнулся. – Видели когда-нибудь розовый снег? – вдруг спросил он. В ответ ему утвердительно покачали две головы, одна рогатая, другая искрящаяся кудрявая. – Короче, закрепились мы, пушки, миномёты подтянули, осели в укреплениях. А вчера на рассвете немец решил вернуть высоту. Сначала артиллерия отработала, а потом роты три фрицев и два бронетранспортёра пошли. А фрицы-то, гляжу, непростые. Форма интересная, пятнистая вся, я такой ещё не видел. Броник один мы сожгли, немчуру тоже выкосили, штук под двести положили. - Двести два, - с вожделением пропел чёрный, сверяясь с ведомостью на планшете. – Это эсэсовцы, на-а-аши выпускники.
- Измотал нас немец. Патронов и гранат уже к ночи стало не хватать, гранат десять штук на всех осталось. Я думал, 112-я дивизия быстрее подойдёт… Стали экономить, да куда уж тут! Мы 12 человек за вчера потеряли, осталось 17, конечно, спать было уже некому. Сегодня утром опять началось. Тут уже всё по-взрослому стало. Артиллерия долбить стала, десять танков пустили, и пятнистых сонмища...
Три атаки отбили, четвёртая пошла. Патронов пару дисков осталось на всех, у Каримова противотанковая заклинила, гранат нет. Я всех ребят оставшихся в рукопашную поднял: кто штыком, кто шашкой, кто кинжалом, кто прикладом, кто зажигательной смесью… Поднял, и тут же на бруствере лёг сам, ранило меня… - он непроизвольно смял в руках ушанку и, посмотрев на свою окровавленную полупрозрачную шинель, на редкие выстрелы внизу, поправился – Убило…
- Жалеешь! – Полуутвердительно кивнул лохматый. – А что, там у вас в Туркестане некого душить да сапёрными лопатками рубить? А, понимаю, масштабы не те! Развернуться негде! А здесь воля, простор, потому и пошёл добровольцем! Да вот лихо не минуло!.. А хочешь, верну всё назад для тебя, вспять! Знать не будешь о том, что такое война и окопы, мороз и бессонные ночи, пятнистая форма и нехватка патронов? Будешь жив-здоров в своём Ребеденте, петрушку поливать, а? – Чёрный хитро покосился на золотистого. - Нет, не хочу, – тихо ответил офицер. – Долг я свой выполнил, высоту удержал. Жалеть мне не о чем. И пришёл я сюда не за убийством, а за спасением жизни. У каждого ведь своя работа. Моя – рассеивать Тьму. А теперь… - Офицер выпрямился в струну, надел шапку и, обращаясь к колючему, громко проговорил – Р-разрешите идти!
Колючий опустил голову и недовольно указал когтистым пальцем в сторону золотистого. Тот прокомпостировал билетик и указал бойцу в нужном направлении. Атаев растворялся в тоннеле налево. Он уже не видел, как на подкрепление подходила 112-я дивизия, как артиллерия накрыла немецкие танки вместе с его окопами, как подошедшие сослуживцы нашли в его нагрудном кармане простреленное письмо брату и как устанавливали красный флаг над братской могилой…
Колючий с деловым видом перевернул лист на планшете, – Ну что скажу, итоги такие: советских 29, немецких 296 плюс три танка и один бронетранспортёр. Жатва наша примерно в той же пропорции, плюс-минус. Распишись. – Он протянул планшет с документом золотистому, и тот поставил крестик. Сам колючий на месте для подписи схематично изобразил кота. - Что там у нас дальше? – зевнул кудрявый. - Ой, впереди ещё много интересного. Попросимся дальше сопровождать юго-западный фронт? – спросил тёмный. - Отчего бы и нет! – согласился светлый. - Остался последний штрих. Как бой в Канцелярию сдавать будем? - А ну-ка, дай! - Золотистый забрал планшет у колючего и что-то старательно вывел в единственной пустой, самой верхней графе, и передал обратно. – Согласен? - «Высота Атаева» - прочёл колючий. – Ну что ж, заслужено…
