Октябрь сорок второго был для защитников Сталинграда одним из самых тяжелых месяцев. К середине месяца врагу удалось выйти к Волге севернее завода «Баррикады». В это время на правый берег реки переправилась 138-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник И. И. Людников. Ей была поставлена задача не допустить захвата фашистами завода.
138-я выполнила приказ. Она сдержала натиск врага и не пустила его на «Баррикады». Однако противник, подтянув свежие силы, сумел в ноябре выйти к Волге южнее завода. Таким образом, дивизия полковника Людникова была отрезана от своих соседей и прижата к реке. Впереди, слева и справа — враг, позади — Волга. Дивизия вроде на острове оказалась. А остров тот был не так уж велик — 700 метров по фронту и 400 метров в глубину. Насквозь простреливался противником.
138-й пришлось сражаться с наседавшим врагом в полной изоляции, в отрыве от главных сил 62-й армии, от соседей и даже своих тылов, которые находились за Волгой.
Трудно было на любом сталинградском рубеже, но самая тяжелая ноша выпала все-таки на долю людниковцев. Это понимали все. Мне, корреспонденту газеты Сталинградского фронта, постоянно находившемуся в 62-й армии, каждодневно приходилось получать из редакции запросы: «Что происходит на «острове Людникова?!», «Как воюют людниковцы?». С этими же вопросами я шел в политотдел армии, в оперативный и разведотдел штаба. Ответ всегда был весьма лаконичным: «Людников держится. «Баррикады» в наших руках». От такой информации на сердце становилось чуть-чуть спокойнее, но написать о людниковцах ничего не мог. А пробраться в 138-ю дивизию было никак нельзя.
И все-таки заветный час наступил. Вот передо мною лежат мои сталинградские записи. Читаю их с волнением: «22 декабря. Полночь. Сообщили, что Людников достиг локтевой связи с соседом слева. Надо идти к Людникову...»
За разрешением обращаюсь к начальнику политотдела 62-й армии. Отвечает:
— Можно, но очень рискованно...
Говорю ему, что о победе Людникова надо рассказать всему фронту, газета не может выходить без таких материалов.
— Успокойтесь, товарищ капитан, — сказал мне начпоарм Васильев, — сам понимаю и помогу вам пробраться в 138-ю.
Все разрешилось далеко за полночь, когда в нашем корреспондентском блиндаже появился человек с автоматом поверх полушубка и с гранатами на ремне. Он назвался лейтенантом Бобылевым из «хозяйства Людникова» и, сообщив, что принес донесение в штаб армии, сказал:
— Возвращаюсь обратно в дивизию. Велено корреспондента захватить. Ежели это вы, то собирайтесь, надо до рассвета успеть дойти.
Я застегнул полушубок, захватил полевую сумку, вложил в нее блокноты, зарядил пистолет — и был готов.
— А автомат у вас имеется? — спросил лейтенант.
— Конечно.
— Захватите. Может пригодиться.
Пошли мы вдоль крутого волжского берега. До завода «Красный Октябрь» шли в рост. А дальше пришлось всяко: где пригнувшись, где ползком. В моем тогдашнем блокноте так записано: «В одном месте шли в трех метрах от немцев. Да, да! Обрыв над Волгой. На верхушке обрыва немцы... Мы прижались к самому обрыву. Ползли тихо. Немец заметил. Бросил гранату. Но она покатилась по обрыву и взорвалась у Волги... Несколько часов тому назад здесь шел бой. Берег усеян вражескими трупами. Наши потеснили немцев. Именно в этом месте 138-я достигла локтевой связи с соседом слева...»
К рассвету мы прибыли на КП дивизии. Лейтенант подвел меня к блиндажу-штольне. У самого входа — огромная яма.
— Осторожно, — предупредил лейтенант, — не угодите в воронку.
— Ну и ямища! — удивился я.
— Солидную бомбочку кинул фриц, — произнес лейтенант. — Видать, целился в штаб... Однако ж пронесло...
В блиндаже-штольне, добротно построенном еще летом сорок второго для дирекции завода «Баррикады», сейчас разместился штаб 138-й. Здесь находился и комдив.
Когда я увидел полковника Людникова, мне почему-то показалось, что знаю его очень давно. Это, видимо, оттого, что в Сталинграде фамилию комдива 138-й произносили часто, ибо каждого волновала судьба дивизии.
— Здравствуйте, человек с Большой земли, — так вот назвал меня Людников. Ну да, он ведь прав: как иначе назовешь весь волжский берег, что лежал за пределами крохотного клочка земли, на котором стояла насмерть 138-я дивизия? В сравнении с «островом Людникова» то и была Большая земля.
Комдив забросал меня вопросами — просил рассказать о дивизиях, в которых я бывал: 13-й гвардейской, 284-й, что сражались на Мамаевом кургане. Интересовался, давно ли видел командарма Чуйкова, как он выглядит, что нового в Доме Павлова, верно ли, что снайпер Зайцев какого-то берлинского начальника подстрелил, словом, он хотел получить подробную информацию обо всем, что происходило в сражающемся Сталинграде.
— Завидую вам, корреспондентам, — сказал Людников. — Всюду бываете, все видите и с какими людьми встречаетесь!
Потом он подошел к двери, открыл ее и, обращаясь к адъютанту, что-то сказал ему. Молоденький лейтенант вскорости вошел и положил на стол какую-то большую квадратную плитку.
— Это вам, — сказал полковник. — Угощайтесь. Всех кормим понемножку шоколадом, — улыбнулся Людников.
Дивизии достался склад, оставленный в поселке «Баррикады» эвакуированными торговыми организациями, где хранилось несколько тонн шоколада.
— Если бы не шоколад...
Этой фразой было сказано многое, а именно то, что дивизия, согласно приказу комдива, с 16 ноября жила на весьма скудном пайке, ибо доставка боеприпасов и продовольствия совсем прекратилась. Суточный рацион и офицера, и солдата, и самого полковника Людникова состоял из 15 граммов сухарей, 12 граммов круп и 5 граммов сахара. Патронов выдавали по 30 штук на каждый автомат и каждую винтовку.
— Чем же отбивали вражеские атаки? — спросил я.
— Пять суток, с 16 по 20 ноября, отбивались в основном трофейными боеприпасами и оружием, захваченным у противника.
Когда людниковцы полностью разгромили полнокровный саперный батальон, который прибыл в Сталинград из Германии, дивизии досталось большое количество четырехзарядных браунингов и патронов к ним. Этим оружием вооружались и бойцы, и офицеры.
— Полегчало нам, — продолжал комдив, — после 20 ноября, когда наш фронт пошел в контрнаступление. Из-за Волги к нашему берегу причалили, правда, с трудом, четыре бронекатера и доставили нам боеприпасы, продовольствие, медикаменты. От нас же увезли раненых... А в дивизии осталось всего 500 человек.
По сей день я благодарен судьбе, что свела меня в Сталинграде с полковником Людниковым. Навсегда запомнил его черты — волевое лицо, воспаленные от бессонницы глаза и спокойную, чуть-чуть медлительную речь. В том спокойствии чувствовалась железная воля комдива, вера в победу. Он не жаловался на трудности, которые выпали на долю его дивизии, а как мне показалось, был горд, что именно ему и его бойцам пришлось сражаться в сталинградских наитруднейших условиях. Только под конец нашего разговора он высказал обиду:
— Жалею, что к нам до сегодняшнего дня не смог пробраться ни один корреспондент. А сколько у нас героев! Жаль, что их знаем только мы...
На этих словах мы расстались. Я сказал комдиву, что постараюсь побывать в полках и разузнать о героях 138-й.
А полки были рядом. Один — в двадцати метрах от блиндажа комдива, другие — чуть подальше. Такая вот война была здесь. Все рядом, все в одну цепочку: и комдив, и командиры полков, батальонов, рот, и бойцы. Я узнал, например, как в один из ноябрьских дней большая группа фашистов прорвалась прямо к КП дивизии, и в бой пришлось вступить офицерам штаба, политотдела и роте охраны. Гитлеровцы были разгромлены, но не обошлось без жертв и среди штабистов.
Три дня я находился в 138-й. На четвертые сутки покинул ее. Блокноты были заполнены...
Не собираюсь рассказывать обо всем, что узнал и увидел тогда в дивизии, но одну запись расшифрую. Речь пойдет о командире 344-го полка полковнике Реутском.
...Фашисты обрушились на 768-й стрелковый полк. Их танки и пехота стремились во что бы то ни стало пробиться к Волге. Атака следовала за атакой. Было решено силами батальона капитана Немкова из 344-го полка ударить по флангу врага. Но так случилось, что перед самой контратакой фашисты совершили артналет на НП Реутского. Связь с батальоном Немкова прервалась. Тогда полковник Реутский взял автомат и сказал адъютанту: «Идем к Немкову!». Еще один снаряд угодил в НП. Реутский упал, но вскорости поднялся. Зашатался. Его подхватил адъютант. Связь с батальоном Немкова была налажена. Только сейчас адъютант заметил, что полковник ничего не видит. Он подал командиру полка телефонную трубку.
— Слушай меня, Немков, и не перебивай, — громче обычного говорил Реутский — Поднимай батальон в атаку. Вперед, Немков!
Трубка выпала из рук Реутского, он упал. Полковника, раненного и контуженного, унесли на носилках к Волге, на перевязочный пункт. А он, лежа, продолжал: «Слушай, Немков, только вперед!».
О дальнейшей судьбе Реутского я услышал двадцать лет спустя. Посчастливилось мне снова встретиться с Людниковым, теперь уже генерал-полковником. Было это в Волгограде, где тогда отмечалось двадцатилетие победы на Волге. В коридоре гостиницы я увидел Ивана Ильича. Подошел к нему и доложил.
— Кажется, человек с Большой земли, — сразу узнал меня генерал. — Здравствуйте, товарищ корреспондент!
Генерал пригласил меня к себе в номер, где мы, уютно усевшись, повели разговор о Сталинграде и, конечно же, о 138-й стрелковой дивизии.
— Полковника Реутского, нашего командира полка, помните? — спросил Людников. — Каким он героем был! Не забыть мне его последний сталинградский час: слепой и израненный, он продолжал командовать. Так и не вернулся больше в дивизию.
Далее я услышал рассказ о слепом полковнике в отставке Дмитрии Александровиче Реутском, поборовшем недуг и ставшем одним из активнейших пропагандистов Киева.
— Герои 138-й не сдаются, — заключил свой рассказ о Реутском генерал.
А потом он подал мне вчетверо сложенный лист бумаги и сказал:
— Вчера, сидя в президиуме торжественного собрания, получил эту записку. Читайте.
Я развернул лист и стал читать: «Товарищ генерал-полковник, докладывает бывший сержант 650-го стрелкового полка 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии Иван Ильич Свидров.
24 октября 1942 года мне было приказано с группой из четырех солдат защищать один из домов Нижнего поселка завода «Баррикады». Тот дом имел важное значение в обороне, и нас предупредили, что удержать его надо любой ценой. Каждый день мы отбивали по нескольку яростных атак фашистов. Но к вечеру 27 октября у гарнизона иссякли патроны, гранат было мало, а мы уже отрезаны от своих. Трое пали смертью храбрых. Я и старшина-казах ранены. Но бой продолжаем. Мы засели в подвале дома. Хоть под землей, а рубеж наш. И удержали его, пока наши контратакой не отбросили фашистов. Много врагов полегло около дома и в доме, который мы защищали.
А доложить командованию, что гарнизон выполнил задачу, я уже не смог. Потому делаю это сейчас.
Тяжело раненного, контуженного, переправили меня на другой берег Волги и эвакуировали в тыл. После выздоровления вернулся в строй и сражался на других фронтах. В госпитале узнал, что наш гарнизон считали целиком погибшим, а родным послали похоронную. Сейчас живу и работаю в Волгограде. Приглашаю вас к себе в гости».
— Вот видите, только вчера, спустя двадцать лет, я узнал подробности о герое-сержанте, — сказал генерал. — А если бы у нас тогда побывал ваш брат корреспондент, может, вся страна бы услышала про сержанта Свидрова и его дом. И был бы в нашей дивизии Дом Свидрова, как в 113-й гвардейской — Дом Павлова.
Прав, конечно, генерал. В той боевой круговерти, которая сложилась в сорок втором на огненном острове, у командира, да и политработников, мало было возможностей, чтобы остановиться, оглядеться и зафиксировать подвиги всех и каждого. Бой не ждал. Он ежеминутно рвал землю и воздух, сотрясал завод, калечил людей. И была у командиров одна лишь забота: сражаться, биться днем и ночью, на земле и в подземелье, поднимать живых в контратаки.
Упомянул я о подземелье не случайно, ибо война на «острове Людникова» шла и под землей. И еще какая война! Фашисты, обломав зубы о нашу оборону на земле, попробовали делать подкопы под дома, стремясь пробраться в них или взорвать. Копали они ход и к блиндажу комдива Людникова. Но и там, под землей, доставали их бойцы 138-й...
Последняя встреча с генералом Людниковым состоялась в 1973-м в Москве, в конференц-зале Всесоюзного общества «Знание». Шло совещание с повесткой дня о военно-патриотической работе среди молодежи. Собралось много ветеранов войны. Людников был в президиуме. В обеденный перерыв мы встретились. Говорили о разном. Под конец он спросил меня, знаком ли я с его однополчанином, живущим в Свердловске, Ильиных Николаем Георгиевичем. Я хорошо знал Ильиных, много раз встречался с ним.
— Достойный человек, — сказал генерал. — Храбрый, отчаянный. Был комиссаром, а затем замполитом первого батальона в 344-м полку. Все время находился на линии огня. Много раз в отсутствие командира становился во главе батальона и мастерски вел бой... Привет ему передайте!
Больше я не увидел живого Ивана Ильича Людникова. Однажды, будучи в Калининграде, посетил знаменитый блиндаж, где в апреле 1945 г. состоялось подписание Акта о безоговорочной капитуляции вражеского кенигсбергского гарнизона. Ныне здесь музей, в котором запечатлен подвиг советских войск, разгромивших восточно-прусскую группировку противника. И среди героев-победителей я увидел портрет генерала Людникова, командовавшего войсками 39-й армии. И подумалось, какой длинной и славной дорогой прошел человек — от Волги до Балтийского моря, сколько побед вписано им в боевую историю нашей армии! А у истока была огненная земля, которая и поныне зовется «островом Людникова».
Левин Юрий Абрамович
Сталинградские дни и ночи
