«Корабль плыл перед горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали небольшие южнобережные селения… Ночью на корабле написал я элегию: Погасло дневное светило; На море синее вечерний пал туман. Шуми, шуми послушное ветрило, Волнуйся надо мной, угрюмый океан. Я вижу берег отдаленный, Земли полуденной волшебные края; С волненьем и тоской туда Стремлюся я…» Так в своем письме брату писал 20-летний Александр Пушкин в конце августа 1820 г. по прибытии ранним утром из Феодосии в Гурзуф. Почти три недели, проведенные там, стали, по словам самого поэта, «самыми счастливыми днями» его жизни и заняли, несомненно, значительное место в его душе, ибо по прошествии даже десяти лет, работая над «Странствиями Онегина», он с прежним чувством и волнением, как будто в тот самый день, пишет: Прекрасны вы, брега Тавриды, Когда вас видишь с корабля При свете утренней Киприды, Как вас впервой увидел я; Вы мне предстали в блеске брачном: На небе синем и прозрачном Сияли груды ваших гор, Долин, деревьев, сел узор Разостлан был передо мною. А там, меж хижинок татар… Какой во мне проснулся жар! Какой волшебною тоскою Стеснялась пламенная грудь! Но, муза! Прошлое забудь. Давайте сегодня побываем в тех местах и попробуем найти дом, где в Гурзуфе жил в то лето Александр Пушкин. Для этого, правда, придется проникнуть на территорию санатория им. А. С. Пушкина (вот бы он подивился!) и в самой глубине его найти дом с мемориальной табличкой, которая действительно подтвердит проживание в нем известного поэта. Дом этот, вполне обычный сегодня и претерпевший за многие годы значительные изменения и перестройки все стоит, хотя вряд ли его узнал бы сам Пушкин. Тогда же, в 20-х годах XIX в., это было совершенно необычайное здание, достаточно подробно описанное И. А. Муравьевым-Апостолом, побывавшим в нем буквально через месяц после отъезда Пушкина: «Огромное здание состоит из крылец и переходов, с навесом вокруг дома, а внутри из одной галереи, занимаемой все строение; исключая четыре небольшие комнаты, по две на каждом конце, в которых столько окон и дверей, что негде кровать поставить. В этом и состоит все помещение, кроме большого кабинета над галереей под чердаком, в который надобно с трудом пролезть по узкой лестнице». После присоединения Крыма к России в 1783 г. земли в районе Гурзуфа перешли в императорскую казну. В начале XIX века они были пожалованы герцогу Арману Эммануэлю де Ришелье (1766-1822), одному из основателей г. Одессы, бывшему тогда генерал-губернатором Новороссийского края. Герцог Ришелье построил в Гурзуфе дом. Это было каменное двухэтажное здание и в то время, а дом строился в период с 1808 по 1811 г., это было наиболее монументальное по размерам и капитальности здание в европейском стиле на Южном берегу Крыма. Сам Ришелье был в Гурзуфе всего два раза - в 1808 г., когда закладывалось здание, и в 1811 г., когда строительство было закончено. Так что Ришелье в этом доме практически и не жил, но он охотно предоставлял свое Гурзуфское имение для знакомых, посещающих в то время Крым. Этот «воздушный дворец», казалось бы так мало приспособленный для жилья и летнего отдыха, тем не менее всегда был радушно открыт для всех приезжих. Тогда этот дом был одним из первых европейских строений в Крыму со времен его завоевания Екатериной и гордо возвышался на береговом склоне среди яркой зелени в устье речки Авинды в прекрасной Гурзуфской долине, меж отрогами Яйлы и Медведь-горой. Непонятно где и как, но в этом наполненном почти лишь только одним воздухом доме многочисленные его гости все же умудрялись расположиться. Таким же чудом расположилось в тот раз и семейство генерала Н.Н.Раевского, вместе с которым, как известно, прибыл в Крым и Пушкин. Можно предположить, что, скорее всего, в большом кабинете под крышей поселились все барышни – Екатерина, Софья, Мария и Елена (вместе с гувернанткой), а остальные четыре жилые комнатки внизу заняли сам генерал Николай Николаевич Раевский, его супруга Софья Алексеевна, француз Фурнье, доктор Е. П. Рудыковский и, наконец, Николай Раевский-младший со своим другом Александром Пушкиным. Чем занимались? А чем занимаются обычно на отдыхе у моря? Гуляли по окрестностям, купались, плавали на лодке… По воспоминаниям Раевских, часто беседовали о литературе, перечитывали Вольтера, Байрона, Шенье, античных авторов (брали старинные книги из библиотеки хозяина), занимались английским языком. В одном из писем сам же Пушкин и писал: «В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского lazzarone. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря – и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество. Вот все, что пребывание в Юрзуфе оставило у меня в памяти» (на старинных изображениях Гурзуфа видно, что возле дома Ришелье росло несколько кипарисов, все тогда достаточно молодые и невысокие; сегодня это огромные деревья, каждому около двухсот лет, но который из них «пушкинский кипарис», пожалуй, и не догадаться). Это письмо кажется, пожалуй, не слишком-то и восторженным… Однако нужно вспомнить, что молодой поэт прибыл в Крым от берегов Невы «изгнанником», разочарованным в жизни и обуреваемым сложными чувствами тоски, обиды, обмана лучших надежд и ожиданий, но сам «прелестный край», а также вдруг проснувшаяся любовь к одной Прекрасной Даме явились бальзамом для душевных его ран. И определенно именно здесь в Гурзуфе случился с ним тот «целительный переворот», когда вновь вернулись к поэту равновесие и воодушевление, душевный покой и желание творить. Возможно, тогда же была им написана поэма «Таврида», увы, затем почти полностью уничтоженная автором, не желавшим обнаружить тайну своей любви… Биограф Пушкина П.И.Бартенев так писал об этой важнейшей тайне жизни поэта: «К воспоминаниям о жизни в Гурзуфе несомненно относится тот женский образ, который беспрестанно являлся в стихах Пушкина, чуть только он вспомнит о Тавриде… Но то была святыня души его, которую он строго чтил и берег от чужих взоров, и которая послужила внутреннею основою всех тогдашних созданий его гения. Мы не можем определенно указать на предмет его любви: ясно, однако, что встретил он его в Крыму и что любил его без взаимности». Не поэтому ли сам Пушкин упорно умалчивал почти обо всех событиях своего пребывания в Гурзуфе? Некая дымка таинственности окутывает круг общения поэта в эти недели. Твердо, по документам, мы знаем лишь о Раевских. Пушкин отдал дань благодарности и любви всему замечательному семейству. О генерале и всех его родных он писал: «…человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Все его дочери – прелесть, старшая – женщина необыкновенная…». Но были ли еще какие-либо знакомые у поэта в Гурзуфе? Предположительно называют два семейства, связанных с Раевскими родством и жившими неподалеку от Гурзуфа. Первое – это брат крестницы генерала Раевского Анны Ивановны, Александр Иванович Крым-Гирей, живший в своем имении Суук-Су в полутора километрах от дома Ришелье (здание также, увы, не сохранилось). Необходимо заметить, что он был человеком весьма примечательным: крымским татарином, но выросшим, получившим образование и воспитанным в Англии; в родном же Крыму с удовольствием занимался миссионерской и просветительской деятельностью среди местных жителей. Этот потомок крымского хана любил и хорошо знал полуостров и его историю; вполне возможно, что как раз его биографические воспоминания стали темой для написания Пушкиным в последствии поэмы «Бахчисарайский фонтан». Другим же семейством, бывшем так же в родстве с Раевскими, была семья Андрея Михайловича Бороздина, бывшего Таврического губернатора (его супруга, Софья Львовна, была сестрой Раевского). Дача Бороздиных находилась в (ныне – территория санатория «Утес»), примерно в 15 верстах от Гурзуфа к востоку от Аю-Дага (Медведь-горы). По воспоминаниям современников, А.С.Пушкин бывал в этом чудесном местечке не раз и был довольно коротко знаком с обитателями дома… И кто знает, возможно, тайной любовью Пушкина была одна из дочерей Бороздина – Мария или Екатерина? Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду, На утренней заре я видел Нереиду. Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть: Над ясной влагою – полубогиня грудь Младую, белую, как лебедь, воздымала И пену из власов струею выжимала…Текст Юлии Самариной
