Герцен и Огарёв. История одной дружбы [VI/18027]

Солнце уходило на запад и лучами прощальными купалось в светлых водах реки величаво-спокойной. А она, извиваясь подковой, с ропотом тайным проходила у подножья крутого высокого берега. А на другой стороне вдали расстилался город огромный, и главы его храмов сверкали в огненном отблеске вечернего солнца.
На высоком берегу стояли два юноши. Оба, на заре жизни, смотрели на умирающий день и верили его будущему восходу. Оба, пророки будущего, смотрели, как гаснет свет проходящего дня, и верили, что земля не надолго останется во мраке. И сознание грядущего электрической искрой пробежало по душам их, и сердца их забились с одинакою силой. И они бросились в объятия друг другу и сказали: "Вместе идем! вместе идем!" И это мгновение ангелы записали на небе, и оно радостно откликнулось в великой душе мира.
Но судьба разрознила юношей и раскидала их в дальние стороны. Но то мгновение в душах их свято росло в бесконечность.
Николай Платонович Огарев,  Три мгновения, Трилогия моей жизни, 1839

Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу.
Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть лег я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша. Но, видно, одинакая судьба поражает все обеты, данные на этом месте. <…>
Мы не знали всей силы того, с чем вступали в бой, но бой приняли. Сила сломила в нас многое, но не она нас сокрушила, и ей мы не сдались несмотря на все ее удары. <…>
С этого дня Воробьевы горы сделались для нас местом богомолья, и мы в год раз или два ходили туда, и всегда одни. Там спрашивал меня Огарев, пять лет спустя, робко и застенчиво, верю ли я в его поэтический талант, и писал мне потом (1833) из своей деревни: «Выехал я, и мне стало грустно, так грустно, как никогда не бывало. А всё Воробьевы горы. Долго я сам в себе таил восторги; застенчивость или что-нибудь другое, чего я и сам не знаю, мешало мне высказать их, но на Воробьевых горах этот восторг не был отягчен одиночеством, ты разделял его со мной, и эти минуты незабвенны, они, как воспоминания о былом счастье, преследовали меня дорогой, а вокруг я только видел лес; все было так синё, синё, а на душе темно, темно».
«Напиши, – заключал он, – как в этом месте (на Воробьевых горах) развилась история нашей жизни, то есть моей и твоей».<…>

Так-то, Огарев, рука в руку входили мы с тобою в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь, отвечали всякому призыву, искренно отдавались всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли, и нас никто не обгонял. Я дошел… не до цели, а до того места, где дорога идет под гору, и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
"Былое и думы" Александр Иванович Герцен, 1868

На этих двух цитатах, пожалуй, можно было бы поставить точку, но нам захотелось буквально в нескольких абзацах рассказать про этих двух людей.
Описанные события происходили в 1827 году, когда Герцену было 15, а Огареву 14. Свои дальнейшие жизни они посвятили попыткам изменить судьбу страны, в частности активно выступали против крепостного права. Оба не раз были арестованы, отбывали ссылки.  В итоге оба уехали в эмиграцию, а затем были признаны граждански лишенными «всех прав состояния» и изгнаны навечно из пределов Российской империи. Именно в такой последовательности. 

" Я родился в Москве, учился в университете этого города и всю свою жизнь, до 1847  г.,  провел  в  России.  Русский  по происхождению, русский по воспитанию и <…>русский  сердцем  своим " 
"Былое и думы" Александр Иванович Герцен, 1868

 "Я слишком русский человек, чтобы выносить заграничную жизнь без глубокой тоски по России"
«Третье отделение и барон Бруннов», Николай Платонович Огарев, 1859